«Есть те, кто на свободе жить не умеет»1

В настоящее время в латвийских тюрьмах находятся 62 заключенных, приговоренных к пожизненному лишению свободы. Через 20 лет после вступления приговора в силу они могут просить помилования у президента, а проведя в тюрьме 25 лет – просить суд об условно-досрочном освобождении.

По данным Пробационного надзора, в Латвии в первый год после отбывания наказания повторное преступление совершает каждый пятый. В настоящее время нет уверенности, что система ресоциализации в латвийских местах заключения работает должным образом, а осужденные за особо тяжкие преступления, выйдя на свободу, не совершат преступление снова.

В интервью в рамках проекта TVNET "Невидимое за решеткой" руководитель Даугавгривской тюрьмы Валерий Твердов рассказал о ресоциализации в местах лишения свободы, а также объяснил, почему латвийское общество до сих пор не готово открыто говорить о такой категории заключенных, как пожизненно осужденные.

Начальник тюрьмы: "Общество говорит либо "Расстрелять", либо "Надзиратели – изверги""

– Как отличаются те, кто в тюрьму попадают впервые, от тех, кто в тюрьме уже был? Есть ли те, кто на свободе жить не может?

– Вы знаете, здесь нужно рассматривать каждого заключенного индивидуально. Есть ряд лиц, которые попадают сюда не в первый раз. В тюрьме они провели довольно много времени, для них это привычная жизнь. Такой заключенный не знает, как правильно и законно действовать на свободе, зато знает, как вести себя в тюрьме. Он знает, что здесь он будет покормлен, помыт в бане. Постельное белье заменят, а его - выведут на прогулку.

Одновременно с этим есть и те, кто попадает в тюрьму впервые. Многим из таких людей очень тяжело. Они с трудностями вливаются в эту систему, и нам, администрации, в свою очередь, приходится искать возможность сократить время, которое им будет необходимо провести в тюремной камере. Находим возможности выводить в общую зону и трудоустраивать, даже несмотря на то, что он находится на низшей ступени. (В классическом варианте заключенные, находящиеся на низшей ступени, 23 часа в сутки проводят в своей камере. На один час их выводят на прогулку в специальное помещение, – Прим.ред.).

Именно для этого и нужна реформа всей системы – должна быть обеспечена хотя бы изоляция тех, кто попал в места лишения свободы в первый раз, от тех, кто находится в тюрьме уже давно.

К сожалению, есть и такие люди, которые попав в тюрьму впервые, сразу пытаются себя пропитать тюремным духом – у них меняется стиль, манера общения и поведения. Они начинают себя ассоциировать с позицией "Я в тюрьме был, похлебку ел" и т. д. Вот с такими, которые не желают отмежеваться от тюрьмы, а сразу пытаются влиться в эту систему, сложней.

– Почему так происходит? Почему некоторые люди, даже находясь на свободе, ассоциируют и идентифицируют себя с криминальным миром?

– Могу рассказать историю из очень далекого прошлого. В 1992 году я начал работать в тюрьме надзирателем.

Как-то во дворе ко мне подходит мальчишка лет десяти, ровесник моего сына. И он мне говорит : "А Вы в тюрьме работаете? Вы Гогу знаете?". Я только начал работать, говорю: "Да нет, не знаю". Он продолжал называть клички – первого, второго, третьего. Мне даже как-то неудобно стало… Я спрашиваю, мол, ты сам откуда всех их знаешь? А он говорит: "Это папины друзья".

Прошло время, в 2003 году меня пригласили на должность начальника Даугавпилсской тюрьмы. Приходит на распределение парень. Смотрю – он! Тот мальчик. У него уже третья судимость, образование – всего семь классов. Мой сын, его ровесник, в то время уже в университете учился. Вот почему так бывает? Этот мальчик, который спрашивал про Гогу, вырос в этой среде. Он видел эту категорию людей. Его отца уже не стало к тому времени, мама где-то была, но им никогда не занималась. Он попал в эту криминальную среду с детства. После этого, насколько я знаю, он еще как минимум один раз был в тюрьме.

– Раз вы сами упомянули свою семью, задам несколько более личных вопросов. Как вы пришли работать в тюрьму?

– Конечно, в детстве у меня не было мечты работать в тюрьме. До 1991 года я служил в армии, в августе 1991 года принял решение уйти, вернулся в Даугавпилс, у меня семья отсюда. Работы не было, узнал о вакансии надзирателя в Гривской тюрьме, решил попробовать. Предложили вакансию надзирателя. Попробовал, подумал: "Ну, немного поработать можно". Вот и попробовал, на сегодняшний день уже 27 лет.

– Помните чувства, которые испытывали в свой первый рабочий день?

– Я 14 лет отслужил в армии, и когда пришел сюда, в тюрьму, никаких особенных и отличающихся чувств и впечатлений не было. Первое, что могу вспомнить – та же армия, только очень слабая дисциплина. Это было начало 90-х. По рассказам я знаю, что в 80-х здесь была очень строгая дисциплина, все работали. Утро начиналось с зарядки, завтрак, работа.

Начало 90-х ознаменовалось разрушением всего старого. Однако ничего нового создано не было. Хаос.

Вроде бы подобие дисциплины было, но это было лишь подобие.

– Не было ли сложно не приносить работу домой?

– Я до сегодняшнего дня очень близко к сердцу принимаю все события, связанные с работой. Каким-то образом удавалось немного дистанцироваться от работы. Семья, дети, теперь уже внуки. Когда находишься в семье – отвлекаешься от всего. Велосипед, фотоаппарат…

– В 2005-2010 годах на работников латвийских тюрем были совершены нападения. Например, в 2005 году пострадала одна из сотрудниц Даугавгривской тюрьмы. До этого была сожжена ваша машина, а также выбиты стекла вашей квартиры. Также известен случай, когда работника тюрьмы Браса догнали на машине, избили и хотели переехать. Почему так происходит?

– Когда за выполнение важных работ ответственность на себя берет один человек, а его фамилия находится на слуху, он попадает в центр внимания "противоположной стороны". Они считают, что с помощью таких актов устрашения можно добиться отмены того или иного решения. Все эти нападения – результат ошибок в планировании нашей работы. Не должно быть такого, что за принятие какого-либо решения отвечает лишь один представитель тюрьмы. Не должно быть такого, что один конкретный человек требует выполнения норм режима. Если отвечает кто-то один, то создается впечатление, что если этого человека не будет, то и строгий режим пропадет.

Те случаи, которые вы упомянули, скорее всего, произошли из-за того, что кто-то из сотрудников был на виду больше других, и тем самым раздражал "противоположную сторону". Сейчас наша общая установка – работать так, чтобы каждый в рамках своих компетенций контролировал исполнение правил в полном объеме, но больше других не выделялся.

– Многие до сих пор считают, что сегодня в тюрьмах заключенным заламывают руки прежде чем вывести их в коридор, все перемещения происходят исключительно в наручниках. Откуда у них такое представление? Может, из второсортных сюжетов о заключенных в духе передач "Криминальная Россия"?

– Вы знаете, все, что касается тюремной темы, в свободное время для меня неприемлемо. Тюрьмы мне хватает здесь, на работе. Такие сюжеты я не смотрю, хотя и слышу, как люди их комментируют. Одни говорят: "Так с ними и надо", а другие: "Ну зачем же как не с людьми". Многие считают, что так с заключенными и надо обращаться, как показывают в этих передачах.

Я уже рассказывал о том, как сюда привозили первых заключенных с пожизненным сроком. Но потом все изменилось, изменились требования –сегодня нет наручников, нет кандалов, нет служебных собак. Мы постоянно пытаемся развивать, совершенствовать систему – это касается и общения без решеток, и получения образования, и работы как у предпринимателей, так и в хозяйственной обслуге, и посещения капеллы. Такого обращения к заключенным, как показывают в подобных передачах, у нас нет.

Ведь если посмотреть на действия, которые описывали вы, и которые демонстрируются в подобных сюжетах, – все это озлобляет осужденных. Можно проводить с ними массу бесед и воспитательных работ, но стоит после этого хоть раз провести его по коридору в такой позе, и это перечеркнет всю работу психологов и специалистов по ресоциализации.

Кроме того, мы работаем и с надзирателями. Ведь именно они являются теми людьми, которые 24 часа в сутки ходят по тюремным коридорам. И может случиться так, что после восьмичасовой работы психолога с заключенным, надзиратель одним словом, одним взглядом, одним жестом сведет всю эту работу на нет.

– Высшей мерой дисциплинарного наказания является штрафной изолятор. Сотрудники же говорят, что карцер сам по себе пугает далеко не всех. Чтобы наказать некоторых, гораздо эффективней лишить возможности посещения магазина на некоторое время или встречи с родными. Это так? Как еще в тюрьме наказывают за нарушения?

– Да, так и есть. Сейчас требования закона меняются. Сегодня штрафной изолятор – светлое помещение на одного человека с отдельным туалетом. Выбирая вид наказания для заключенного, совершившего дисциплинарное нарушение, нужно смотреть, какой из них будет наиболее эффективным. Порой выдворение в штрафной изолятор не имеет эффективности. Например, в случае с заключенным, который сам стремится к уединению. Как и любому другому человеку, заключенным иногда нужно свое личное, отдельное пространство, где можно посидеть одному, подумать.

Если заключенный совершил грубое нарушение, можно рассматривать различные виды наказания. Если у него есть деньги, он регулярно пользуется услугами магазина, то, возможно, эффективней будет лишить его возможности закупать продукты питания и табачные изделия – закон позволяет лишать такой возможности на срок до одного месяца. Все индивидуально.

У нас недавно с коллегами была дискуссия о мобильных телефонах. Не секрет, что в тюрьме они есть. Посмотрите на общество вне мест лишения свободы – сегодня смартфонами пользуются не только школьники, но и дети помладше. Здесь, в тюрьме, мы телефоны запрещаем, а если находим - наказываем их обладателей. За такое нарушение заключенного можно лишить возможности связи с родственниками на месяц.

Но в этой ситуации я призываю администрацию смотреть глубже – понять, откуда у заключенного появился мобильный телефон. Может стоит наказывать тех сотрудников, которые допустили его появление в тюремной камере? Ведь не все средства связи сюда попадают скрытым образом.

– Ежегодно в Латвии уменьшается количество заключенных. И если в 2009 году их было 7055, то в 2019 году наказание в местах лишения свободы отбывали 3522 человека. Это как-то повлияло на Даугавгривскую тюрьму?

– Когда во всей Латвии было около семи тысяч заключенных, в нашей тюрьме срок отбывали около тысячи человек. За это время закрыли две тюрьмы – Вецумниекскую тюрьму и тюрьму Браса. Количество заключенных сократилось практически в два раза. Сегодня в Латвии наказание отбывают три с половиной тысячи человек, а у нас все равно остается 1000 человек. Мы никогда не отказываемся от реализации новых проектов.

– Хватает ли тюрьме финансирования?

– Иногда для решения каких-то вопросов деньги не нужны. Необходимы внутреннее желание, готовность и способность решать. Нужна новая тюрьма, но часть общества против присвоения финансирования. Сегодня мы работаем в тех условиях, которые у нас есть.