Пользуясь случаем, попыталась договориться об интервью в возможное для уважаемого академика время, хотя, сказать честно, сознавая занятость ученого, не верила, что оно состоится. Тем не менее Янис Страдыньш смог подарить свой «академический» час даугавпилсской газете. Это интервью и предлагается сегодня вниманию читателей.
– Янис Паулович, ко времени вашего появления на свет отец был уже довольно известным ученым?
– В ту неделю, когда я родился, отца избрали профессором. А до этого он был старшим доцентом. Конечно, за плечами уже Военная медицинская академия в Петрограде, работа в клинике профессора С. П. Федорова (бывшего лейб-хирурга императора Николая II и наследника Алексея), защита в 1923-м докторской диссертации. Кстати, в этом же году отец женился на моей будущей маме Нине Федоровне Малышевой – выпускнице Медицинского института в Петрограде. Познакомились они во время операции: Нина Федоровна в качестве анестезиолога давала больному наркоз. Если вернуться к моему рождению, то мама позднее вспоминала, что при выписке из роддома получила очень много цветов.
– Так ваша мама русская?
– Русская. Дочь одного из главных акционеров и члена правления Волжско-Камского банка Федора Степановича Малышева. Банк располагался в центре Петрограда и кредитовал в том числе братьев Нобель. Мой дедушка, банкир и известный коллекционер живописи, пострадал. Ежов после убийства Кирова сослал его в Казахстан (1935), где Федор Степанович и умер ослепшим. Среди известных предков по материнской линии – мой дядя Алексей Федорович Малышев, подполковник и руководитель бойскаутов, выведенный в романе Михаила Булгакова «Белая гвардия» под его собственным именем. А мама впоследствии стала известным физиотерапевтом-рентгенологом в Латвии.
– Читала, что Паулс Страдыньш был стипендиатом Фонда Рокфеллера…
– Да, первым стипендиатом от Латвии этого Фонда. Стипендия была значительная и давалась на два года (1925–1926). Это позволило отцу стажироваться в США и Англии. Получилось так, что он начал разрабатывать вторую диссертацию в Петрограде, а завершил в США, в хирургической клинике Мэйо города Рочестера (1927).
– Интересно, каким было ваше детство? И каким помнится отец в те годы?
– Когда я был маленьким, отец занимал должность директора 2-й Рижской больницы, а также возглавлял Общество содействия здоровью, которое содержало санатории, организовывало выставки по здравоохранению. Кроме работы, отнимавшей уйму времени, папа строил на средства, взятые в кредит, дом для нашей семьи. Он кое-что в этом понимал – его отец был сельским строителем и столяром, мой дед и кредит выплачивать помогал. В семье росло четверо детей – я и три моих сестры. Помню, как зимой отец возил меня на саночках в парк Аркадия, а летом усаживал на багажник своего велосипеда, и мы ехали к больным пациентам по адресам. Это вне рабочего времени – отец имел большую частную практику. Тот труженик-велосипед теперь экспонат в Музее города Риги и мореходства. Во времена Первой Республики у нас, детей, были гувернантки и воспитательницы: француженки, немки… Поэтому первый год я не пошел в школу. Занимался дома вместе с сыном профессора Дарзиньша. И потом, уже во время школьной учебы, много внимания уделял самообразованию – читал книги из огромной отцовской библиотеки. За столом у нас следовало изъясняться по-французски – мама привносила традиции старого Петербурга, устои родительского дома. Уже с 10-летнего возраста отец привлекал меня к работе по созданию музея по истории медицины. Мы вместе, на основе частной коллекции отца, открывали его в октябре 1945-го. Первоначально экспонаты размещались в разных местах: в подвалах и на чердаках больницы, в здании барачного типа, построенном немцами в годы войны. Кстати, латышей из больницы немцы во время оккупации выгнали, в ее помещениях разместился военный лазарет. Больше всего Музей истории медицины развивался в советское время. Однако для широкой публики он открылся в качестве Государственного в 1961 году. Разместился в бывшем здании ЦК комсомола, на ул. Антонияс.
Моя мать была волевой и умной женщиной, могла иногда вступить в спор с отцом. Ей не нравилось, что тот слишком много личных средств вкладывает в музей, отрывая деньги от семьи. Кроме того, к нам часто наведывались гости: приходилось то и дело накрывать стол, что также требовало расходов. Но когда отца не стало, мама проявила характер и включилась в продолжение его музейного дела. При этом не боялась открыто выражать свое мнение властям.
– Паулс Страдыньш говорил: «Только хороший человек может быть хорошим врачом». Что он вкладывал в эти слова?
– Врач обязан бороться за человека до последнего, должен быть квалифицированным. И не смотреть, богат его пациент или беден. У П. Страдыньша были очень скромные гонорары. Отец начинал прием больных в 6 утра. В больнице, которая потом будет носить его имя, после войны оставалось только 3–4 врача. Нагрузка и самоотдача невероятные!
– Перенесемся в день сегодняшний. Насколько важен интеллектуальный потенциал для государства и как в этом отношении обстоит дело в современной Латвии?
– Без интеллектуального потенциала государство не может функционировать. К сожалению, в настоящее время несколько упал интеллектуальный уровень обучающихся. Настораживает также, что нынче больше внимания уделяют середнячкам, а не талантам. Что касается научных дисциплин, то в физике, химии, биологии наши выпускники сейчас более конкурентоспособны. В доказательство хотя бы то, что они неплохо устраиваются за границей, чего не скажешь, допустим, о гуманитариях. Массовая эмиграция, затрагивая и учителей, и ученых, представляет большую опасность. Все это подтачивает генофонд.
– А ваши дети? Как сложилась их карьера?
– Мой младший сын, Петерис Страдыньш, – один из ведущих кардиохирургов Латвии, а старший – Паулс Страдыньш – физик, известный изобретатель в области солнечных батарей, работает в Национальной лаборатории США по обновляемым энергиям. Надо сказать, что Национальные лаборатории США огромны, в одной может трудиться 3–4 тыс. человек. Среди ставших американскими ученых много выходцев из бывшего СССР и постсоветского пространства. Конечно, в какой-то степени это элита. Ученые – желанные эмигранты в любой стране мира. Из Латвии тоже уехало довольно много, но что поделать: эмиграция ученых – мировое явление. (За годы независимости страну покинуло более тысячи латвийских ученых).
Однако если сравнивать, то наука России в этом смысле не менее разорена, чем наука Латвии. Не реализованы программы по развитию инноваций российских городов (инновационный центр «Сколково» и др.), Россия продолжает жить на нефти. Поэтому перспектив ученые ищут в США, Великобритании... получая за открытия, сделанные там, Нобелевские премии. В Латвии более 6 тыс. ученых со степенью доктора, но при этом активно работает в науке только половина. Ежегодно прибавляется 150–200 докторов наук. Но это не те научные степени, которые были в советское время: к сожалению, не всегда удерживается качество. В этом смысле хороший пример Арвид Баршевский, ректор вашего университета. Благодаря его заботам, в Даугавпилсе создана неплохая научная среда по биологии.
– Соблюдается ли в Латвии стандарт государственного финансирования науки? Исходя из Лиссабонской стратегии ЕС, он должен быть не менее 1% от ВВП.
– Мы держимся в основном на средствах европейских фондов. Поступлений из местных фондов недостаточно. В Законе «О науке» сказано, что ежегодно финансирование науки должно повышаться на 0,15% от ВВП. Но этого не происходит. Из стран Балтии Латвия на последнем месте – 0,5% от ВВП. В той же Эстонии наука финансируется в два, а то и в три раза больше. Но наши ученые как-то перебиваются… Самое страшное, что у нас, за редким исключением, не происходит внедрения инновационных технологий в промышленное производство. Наука не получает помощи от бизнеса, который должен подпитывать ее, будучи заинтересованным в этом. В развитых странах именно так и происходит: наукоемкие инновационные проекты подпитываются инвестициями от предпринимателей частного сектора. В результате польза и бизнесу, и науке, что позволяет стране выходить на иной экономический уровень развития. Но без динамичной предпринимательской среды это невозможно.
– Что бы вы хотели пожелать Даугавпилсу?
– Пару лет назад мы собирались в Грецию, но этому помешал разбушевавшийся вулкан в Ирландии. И тогда вместо Афин навестили Даугавпилс, с большим интересом бродили по Крепости… Желаю даугавпилчанам оптимизма и процветания. Чтобы люди вернулись из-за границы, чтобы у них появилась возможность работать в родном городе. Пусть будет не эмиграция, а миграция ученых, и пусть она идет на пользу Латвии. Мы привыкли, как мазохисты, ругать все свое. Не надо ругать, надо стараться что-то делать. Даугавпилсский университет достоин уважения. Хотелось бы, чтобы в научном отношении он обеспечивал не только Латгалию, но и Селию – родину моего отца, где мы восстановили старую усадьбу. На живописной горе – виноградник. Виноград – символ плодородия и возрождения, надо постараться приумножить его... – говорит Янис Страдыньш, председатель сената АН Латвии, ведущий научный сотрудник нескольких институтов, Почетный президент Ассоциации Селии, автор книг по истории Риги и науки в Латвии. Его труд «Истоки высшего образования и науки в Латвии» (XIII–XIX вв.) удостоен премии Балтийской Ассамблеи (2010). В 2012 году академик Янис Страдыньш был избран Почетным сенатором Европейской академии наук и искусств.
У умнейшего дедушки Яниса подрастает внук Карл и внучка Аннушка – дети кардиохирурга Петериса Страдыньша. В США у ученого внуков нет, с сыном Паулом он видится редко.