Газета «СейЧас» решила эту несправедливость устранить и представить талантливого мастера прозы как подобает. В.С. Барановский происходит из рода потомственных староверов, тема староверия знакома и прочувствована им с детства. Поэтому неудивительно, что многие произведения этого автора – настоящие сгустки сопереживания героям староверского прошлого, вовлеченных в водоворот трагических и разновременных событий – от раскола в Русской православной церкви до века ХХ-го со своей принудительной коллективизацией. Памятуя о воителях и страдальцах за Древлеправославие, Барановский выводит на страницах своих произведений образы протопопа Аввакума, боярыни Морозовой, епископа Павла Коломенского, устроителя храмов священника Никиту Добрынина, Фёдора Саманского, устроившего Успенский храм Рижской Гребенщиковской общины. Несмотря на то что произведения писателя посвящены прошлому, обращены они к настоящему, в них бьется пульс времен и судеб.
Мы беседовали с Василием Саввичем в Даугавпилсском музее, в подобных разговорах всегда проявляется личность человека. Барановский предстал открытым, честным, не сломленным в убеждениях.
– Василий Саввич, читая ваши книги, невозможно не обратить внимание на то, с каким почтением вы относитесь к слову.
– Мне всегда были близки такие писатели, как Бунин, позднее Белов, Распутин… Их произведения отличает точность использования писательского слова. Тогда как современные авторы страдают подменой русской лексики, русских слов. Наверное, такая литература тоже имеет право на существование, но все-таки именно слово – основа литературы. Нужное слово в нужном месте. В старину говорили: каждая бочка должна стоять на своем донышке. Я – уроженец русской среды в Латвии. Моя стихия – проза: повести, рассказы, очерки, основанные на реальных событиях, исторических фактах. Художественная литература, естественно, дозволяет определенную долю домысла, воображения, но стержень произведения должен все-таки повествовать о происходившем на самом деле. Мой главный принцип – оттачивать каждую фразу, чтобы она как можно лучше раскрывала то, о чем пишу. И конечно, важно отеческое русское слово – не люблю слов: ситуация, проблема... Иностранные слова не делают чести русской литературе – русский язык достаточно богат, чтобы выразить на нем любую, даже самую тонкую мысль. А то ведь как получается – свои слова забываем, а иностранные перенимаем.
Было время, когда я общался с писателем-фронтовиком Константином Воробьевым (1919–1975), автором известной повести «Убиты под Москвой». Так вот, если ему удавалось напечатать за день полстраницы текста, Воробьев считал, что день прожит не зря, такова была его требовательность к писательскому труду. В этом смысле я согласен с выражением Жюля Ренара: «Настоящую литературу могут делать только волы».
– Однако, прежде чем стать писателем, вы поработали и курьером, и грузчиком, и рабочим типографии, были работником печати, вам хорошо знаком журналистский труд… А теперь, если немного пофилософствовать, вы опять курьер – ваши произведения переносят из настоящего в прошлое...
– Мысль мне нравится. Что касается работы курьером, то она пришлась на конец 1945-го – начало 1946 года. Все выглядело так: я, тогда 13-летний подросток из бедной семьи, получал в Гривском горисполкоме пачку извещений, чтобы затем разнести по представителям уличных комитетов. Помню, что секретарем горисполкома тогда был Д. Жуков.
– А в каком возрасте случилась проба пера и как развивался творческий путь?
– Сначала были стихи девятилетнего мальчика, потом перерыв до 16 лет, когда опять полились стихотворные строки. В 17 лет меня приняли в литературное объединение при газете «Латгальская правда». В 1949-м я сильно травмировал ногу и вынужден был долгое время проводить в больнице, где много читал: Тургенев следовал за Шолоховым… А мой первый рассказ спустя годы назывался «Аннушка» и был опубликован в газете «Советская Литва». Первый сборник вышел в 1978 году, когда мне было уже 45 лет. Я прошел путь от литературного сотрудника до редактора районной газеты. Работал и заместителем редактора городской газеты в Клайпеде. В 1978-м организовывался журнал «Литва литературная» («Вильнюс»), меня взяли заместителем главного редактора, в связи с чем состоялся переезд в Вильнюс. В 1982 году вышла моя вторая книга «Горька ягода».
– Вторая книга давала шанс на вступление в Союз писателей СССР?
– Да, тогда это было престижно, но не все так просто. После издания второй книги следовало заручиться оценками литературных критиков, чего сейчас не практикуется, хотя для любого серьезного автора объективная критика важна. Я собрал три рекомендации, которые были рассмотрены правлением Союза писателей Литвы. Потом по теме моего принятия заседало правление из 40 человек. Проголосуй пятеро из них против – вопрос был бы отложен на пять лет. Но за мою кандидатуру проголосовали единогласно. Можно поиронизировать, что стать членом Союза писателей СССР для таких, как я, – не имеющих специального образования и покровителей, было равнозначно назначению на пост министра. Тем не менее меня рекомендовали два литовских писателя и главред журнала, где я работал, в 1983 году получил заветные корочки.
– В вашей многогранной биографии были встречи с известным старообрядческим деятелем И.Н. Заволоко...
– В 1934 году наша семья переехала на жительство в Ригу, где мой отец в летний период мостил улицы, а в зимний – разгружал суда в порту. В 1940-м родители отвели меня в подготовительный класс 5-й основной школы.
Классным руководителем была Миропия Емельяновна Ершова, участница хора при кружке ревнителя старины Ивана Никифоровича Заволоко. Однажды к нам на урок в сопровождении директора пришел и сам Иван Никифорович. Помню его ласковость с детьми, его неподдельный интерес к нам. Заволоко был очень уважаемым и прекрасно образованным человеком, мои родители – малограмотные люди, всегда говорили о нем с придыханием. Слово Заволоко воспринималось наказом на всю жизнь. С началом войны наша семья поселилась вблизи Биркинели. С Заволоко судьба свела вновь только спустя много лет. В 1982-м я приезжал к нему из Клайпеды, Иван Никифорович тогда уже плохо себя чувствовал, жил в доме по адресу ул. Межотнес, 10. Заботилась о нем двоюродная сестра. Находясь в лагере (1941–1949), Заволоко потерял ногу, ее ампутировали из-за тяжелого осложнения. У Ивана Никифоровича была целая библиотека старинных книг, и я в тот приезд многое почерпнул из них. В другой раз (1983) во время нашей встречи я застал у него сотрудницу ленинградского Института русской литературы – она записывала духовные стихи: «Ой, вы, голуби, голуби белые…» Заволоко напевал их приятным басом. Я тогда получил какую-то консультацию по истории староверия, и мы простились. Жить Ивану Никифоровичу оставалось немного, перед своей смертью (1984) он передал Пушкинскому дому бесценные рукописные книги.
– А как в дальнейшем сложилась ваша творческая жизнь?
– До 1993 года проработал в должности заместителя главного редактора журнала Союза писателей Литвы «Вильнюс». В этот период вышло несколько моих книг прозы. Староверческая тема, исторический жанр становились преобладающими. Сотрудничал с газетой «Эхо Литвы», где публиковались мои статьи и рассказы на темы староверия, продолжаю сотрудничество с издательско-просветительским отделом РГСО, с журналом «Поморский Вестник» и др. Выйдя на пенсию, постоянно проживаю в Зарасае. В 2008 году при поддержке Совета РГСО издана моя историческая повесть «Боярыня Морозова», в 2012-м – книга «Посвящение храму», в 2013-м вышли «Времена и судьбы» и «Жил-был олень», часть рассказов этого сборника о непростом времени коллективизации в Латвии. Сейчас близится к концу работа над книгой о зарождении поморского староверия.
– А что думает истинно русский писатель о ситуации с русским языком в том же Зарасае, есть ли там возможность изучать русский?
– В Зарасае русской школы нет – закрыли. Дети русских, в том числе и староверов, учатся в литовской школе. Все это походит на духовный геноцид. Что будет при таком положении с русским языком – предвидеть несложно. Правда, и русских в Зарасае не так много, однако только к исповеди, по отзывам церковнослужителя местного староверского храма, ходят не меньше 1000 человек. Но это со всех окрестностей, не только из Зарасая, – заключил В.С. Барановский, чьи книги – настоящий кладезь русского языка, а сам писатель мыслится знатоком и хранителем жемчугов словесных. Сегодня Барановский по своей духовной миссии отчасти сравним с легендарным градом Китежем, уходящим под светлоярскую воду. Кто придет на смену, где те авторы, кого можно поставить рядом?.. Как говорится, «иных уж нет, а те далече». При нынешней свободе книжного рынка современные нам литераторы отреклись от миссии «творцов человеческой души». Стратегия поддержки национальных культур разрушена.
Рассуждения о национальной самоидентификации, формировании латвийской нации выглядят достаточно лживо, потому как этого не может быть без реального участия культур народов, населяющих эту страну. Для такой глобальной миссии нужны в том числе и Писатели-волы, обладающие культурой, глубиной и ассоциативностью мышления, выверенным словом, гражданской принципиальной позицией и высокой работоспособностью, но не для того, чтобы в год клепать по несколько книг, а чтобы явить одну, за которую потом не придется краснеть. Но произведений Барановского не найти в «книжниках»…
«На противоположном берегу – польском – представал Динабург. Виднелись причалы, частокол свай, баркасы, складские строения. Поодаль от берега теснились деревянные домишки, окружая редкие каменные особняки. Островерхая башня среди них устремляла то ли шпиль, то ли крест в пепельное небо, размытое скупым светом осеннего дня. Доносилось, скрадываемое расстоянием, громыхание повозок на коротких отрезках первых мостовых, голоса людей, чьи фигуры были далеки и невзрачны, как бедные жилища» («Ради веры», В. Барановский). Не правда ли, только что прочитанные строки сравнимы с картиной живописца, представляющего зрителю масштабное полотно минувшего, отголоски которого излились на холст из глубин исторической памяти?..