«Удивительно вкусно, искристо и остро!»

«Удивительно вкусно, искристо и остро!»
6 марта в Латгальской Центральной библиотеке открылась персональная выставка даугавпилсского художника Петра Кирилловича Лавренова, многие работы, представленные на ней, поражают филигранностью исполнения. При их написании Лавренов использует тончайшую кисть, «два-три волоска, и все…»

Хорош его неброский пейзаж с утками, его вода и солнце, кленовые листья в лучах заката…  Cтеклянные бутылки в натюрмортах и тяжелые гроздья винограда.   

 

Специально к выставке в ЛЦБ был написан «Солнечный день в лесу». «Я не сторонник того, чтобы давать названия своим работам, – говорит Петр Кириллович. – Названия нужны для абстракционизма, когда сразу и не поймешь, что художник изобразил. В этом случае названия ориентируют зрителя. А в моих картинах все понятно. Ну раз уж вы спросили о названии последней картины, я ответил. Идею ее написания подал лес в Свентской волости, у меня там дача, гулял, вдохновлялся природой. Денек выдался приветливый: солнце щедро заливало лесную просеку. Картину писал позднее, по памяти», – пояснял мастер миниатюрной кисти.  

 

Лесное детство

 

Мама Петра Кирилловича Прасковья Григорьевна происходила из купеческого рода. Псковским купцом был прадед Лавренова, образ которого хранит старинная фотография 1899 года. 

 

Нелегкая судьба досталась отцу самодеятельного художника – Кириллу Ивановичу Лавренову, в молодые годы состоявшему при наставнике староверской общины в деревне Рубенишки (Малиновская волость). Во времена Ульманиса Кирилл Иванович окончил лесохозяйственный техникум, что позволило работать лесником, а затем лесничим. 

 

Во время Второй мировой войны К.И. Лавренов был записан в строительный отряд латышского легиона. «Оружия мой отец в руках не держал. В 1944-м при первой возможности дезертировал, пришел домой, и тут был арестован НКВД. Отправили его в фильтрационный лагерь в Эстонии, где он и пробыл до 1947 года, после чего наказание продолжилось двумя годами вольного поселения. Основная вина отца состояла в том, что в период немецкой оккупации он работал лесником, – рассказывает Петр Кириллович. – На поселение к нему приехала любимая девушка, моя будущая мама, там и поженились. Я родился уже в Даугавпилсе, куда родители перебрались в конце 1948 года. Отец был принят на работу лесничим. Семье выделили служебный дом в Ликсненском лесничестве. Дом оказался крепким, сохранился до сих пор…»

 

Детство Петра Кирилловича можно без преувеличения назвать лесным. Семья в полном смысле слова проживала среди леса, пока Пете не настала пора идти в школу. «Леса я не боялся, не было ни одного случая, чтобы заблудился… – отмечает Лавренов. – Мама работала бухгалтером в лесничестве. В ее обязанности, помимо прочего, входило доставлять зарплату лесорубам. Как-то раз она везла из Даугавпилса в Зеленовское лесничество (Залюми) крупную сумму денег. Сошла с поезда и направилась лесом к  конторе – расстояние небольшое, и километра не будет, деньги несла в обычной сумке. Вдруг навстречу "лесные братья": "Ты кто? Куда идешь?" – "Я на работу…" – говорит мама, а у самой сердце в пятки ушло. – "Так это ж Лавренова баба…" – признал один из тех, кто пересек дорогу. "Лесные-то братья" – в основном из местных латышей были. Маму пропустили, но страха в те минуты она натерпелась. Если бы отобрали деньги, для нее была бы одна дорога – в тюрьму», – поясняет Петр Кириллович. 

 

Учителя и наставники

 

В тот лесной период его родители сдружились с Евгением Федоровичем Федоровым, человеком непростой судьбы и немалых творческих дарований. «Федоров – дореволюционный выпускник Санкт-Петербургской академии художеств, любил бывать у нас. Приезжал запросто, писал этюды. Но в основном Евгений Федорович занимался реставрацией икон, это занятие предполагало поездки по всему Советскому Союзу. На преподавательские должности его не брали – слишком религиозен. Федоров не бедствовал, благо заказов от храмов хватало. Евгений Федорович состоял в близком знакомстве с известным художником Богдановым-Бельским, который так же как и Федоров перебрался в Латвию после крушения монархии и прихода к власти большевиков. 

 

Когда я подрос, Евгений Федорович обратил внимание на мое увлечение рисованием. Стал учить рисовать с натуры, это были серьезные уроки. Федоров жил вдвоем с женой, своих детей не было, может, поэтому у него возникло такое теплое ко мне отношение.  Я рисовал простыми карандашами разной твердости на альбомной бумаге. 

 

В 1956-м наша семья переехала в Даугавпилс. Отец перед этим построил свой дом, со стройматериалом помог леспромхоз. Дом из бревен, обложенный кирпичом, находился на углу улицы Валкас и 18 Ноября, сегодня на этом месте стоит девятиэтажка. 

 

Переезд только укрепил нашу дружбу с Евгением Федоровичем. Федоров являлся представителем школы русского реализма в живописи, что требовало как можно более точной и объективной фиксации действительности. Он обучал и наставлял меня вплоть до призыва в армию. Федоров – мой первый учитель в живописи и объективный критик. Вскоре после моего возвращения из армии его не стало, земной путь Евгения Федоровича подошел к концу. Однако при всей благодарности к этому человеку живописи меня обучали и другие профессиональные художники. Так, во 2-й средней школе (ныне Русский лицей) кружок рисования, который я посещал, вел Иван Сергеевич Залетило, а в Доме пионеров живопись преподавал Альфред Петрович Войтушко. За профессиональные советы я благодарен и своему другу – художнику Харию Кравцову, его тоже уже нет в живых. Поэтому говорить о себе как о самоучке – не стану», – поясняет Лавренов. 

 

В Доме пионеров Петю Лавренова наставляли: хочешь, чтобы твоя работа попала на выставку, подрисуй к пейзажу колхозную ферму, хотя бы где-то вдалеке. И Петя, нуждаясь, как и всякий творческий человек, во внимании публики, дополнял сельский пейзаж пасущимися колхозными коровами, что соответствовало духу соцреализма. «Но ведь и преподавателя понять можно: он старался угодить Городскому отделу культуры, к которому также предъявлялись требования не отклоняться от соцдействительности…» – улыбается Петр Кириллович.  

 

Копируя, мыслить

 

На момент возвращения из армии Лавренов имел 5-й разряд токаря, что по тем временам было совсем неплохо для молодого парня. Но он захотел большего, получить высшее образование. «В Латвийской Академии художеств уже учились мои друзья, а у меня победил прагматизм. Посчитал, что жизнь инженера более стабильна и предсказуема, чем жизнь художника, и поступил на вечернее отделение в РТИ. Совмещать учебу с работой было тяжело. На заводе с 7:00 до 16:00, потом в институт. Мечта была одна – выспаться. Для живописи оставалось совсем мало места, творчество в период учебы стало ассоциироваться с летними каникулами…» 

 

По окончании института П. Лавренов получил диплом инженера-механика. Работал технологом, механиком, начальником цеха на заводе «Электроинструмент». И все-таки по большому счету живопись никогда не уходила из его жизни надолго. 

 

После карандаша – основы всех стилей и направлений, Лавренов обратился к акварели и маслу. А потом обратился к гуаши. Нет приемов, которые «не даются», есть время, потраченное на наработку, умения. Петр Кириллович выработал свою многослойную технику, подобную технике масляной. Поясняет, что с гуашью нужного эффекта добиться труднее, чем с маслом (гуашь, высыхая, светлеет), но ведь добился же! 

 

«На гуашь я перешел в начале 1980-х, когда масляные краски оказались в дефиците. Гуашь привлекла и относительной дешевизной, к тому же можно было обойтись без подрамников, без натяжки холста. Проблема в хранении, каждую работу надо перекладывать папиросной бумагой или помещать под стекло», – делает сравнительный анализ художник. 

 

В числе его любимейших живописцев: Левитан, Саврасов, Рерих, Поленов, Пурвитис. Лавренов воспроизводит с их признанных шедевров уменьшенные копии, а иногда экспериментирует: вводит в известные сюжеты своих героев, например дам, одетых по моде времени написания картин великими. Лавренов – пропагандист копирования, считает, что в обучении живописи оно имеет первостепенное значение. Но надо не только копировать, а мыслить, как это было сделано и почему именно так. Бывает, что Петр Кириллович заимствует идею другого художника (композиция, сюжет). Однако в ходе работы может получиться такая интерпретация, когда и не угадаешь, с чего все начиналось. 

 

Пишу как чувствую

 

Сын П.К. Лавренова Михаил окончил детскую художественную школу, потом школу Saules, занимался графикой, но и для него творческая стезя не явилась определяющей – пошел совсем другим путем, хотя нет-нет да и возьмется за карандаш… 

 

А жена Петра Галина до сих пор танцует в ансамбле сениоров при ЛЦК. Внучка тоже танцами занимается, тогда как, внук увлечен футболом и плаванием. 

 

И только дедушка исповедует романтический реализм в искусстве. «Художника Саврасова критиковали за это, и меня критикуют. Ну и пусть. Я пишу так, как чувствую. Два моих натюрморта навеяны стихами Игоря Северянина. Помните: «Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском! Удивительно вкусно, искристо и остро!..»

 

Люблю писать стекло, воду, капли на фруктах, цветах или посуде. 

 

От современных профессиональных художников доводилось слышать: "Вы своим реализмом в нашу компанию не вписываетесь". Хотя были и другие времена, когда авангардисты были под запретом, их ругали, а картины называли мазней», – вспоминает Лавренов отношение к «Новой реальности» (1962). 

 

Еще одно его увлечение – плетение из лозы, Петр Кириллович состоит в народной студии прикладного искусства Klūga. Признается: «Мои работы – картины и изделия из лозы часто становятся подарками. Корзин столько наплел, да все раздарил, у самого не с чем в лес сходить. Если я в течение дня не смог заняться рисованием или плетением – будто больной хожу, это как у рыбака с рыбалкой – не получилось, так и настроения нет. И моя жена Галина такая же, без своих танцев жить не может!»