Двинскiй дневникъ: грязь, ругань и пьянство «интеллигентного» города2
Что касается „непзволительных слов”, то матерились и стар, и млад, причем подростки в этом отношении превосходили своих родителей:
«На Старом форштадте есть довольно хорошее место для купанья, - в озере, около „креста”, где раньше находилась единоверческая церковь. Но поросший травою берег, где раздеваются, - по дикости ли нравов большинства старофорштадтских обывателей или по их привычке безобразничать, - загрязнен человеческими и конскими нечистотами. Тут же вместе с людьми, часто купают лошадей и собак, что значительно портит не имеющую надлежащего течения воду, и хорошее купанье превращается в безобразное, сопровождаемое при том площадной руганью.
Характерно то, что ругаются не сердясь, не из-за взаимных недоразумений и ссор, а просто выкрикивают „словечки” ради собственного удовольствия, из желания показать своеобразную удаль и знание лексикона непристойных слов. Ругаются не одни взрослые, но и подростки и даже 10-12 лет дети. Подрастающее поколение, как бы желая потешить старших и доказать, что оно не хуже их знает эту „словесность”, ругается больше и отчетливее последних. Пальма первенства в этом отношении бесспорно принадлежит старообрядческому элементу и из них работающим в швальне в особенности.
Один железнодорожный служащий, присутствовавший при одном из купаний, сердито заметил:
- Только в Двинске и возможны такие порядки! Грязь, руготня... точно свиньи! А полиция? Чего она смотрит?! Вон, посмотрите, как те три парня дурачатся на самом глубоком месте... Хе-е! Двое топят одного! Хорошие шутки... пойдет ко дну и не заметят в этом сквернословном гаме, как человек потонул. Разве можно здесь без надзора, без полиции?.. Тьфу! Азия, а не люди, - ядовито закончил свою реплику случайный собеседник и, еще раз плюнув, не купавшись, пошел домой».
И все же полицейским и городовым доставалось много работы:
«Бедная полиция! Сколько ей забот и хлопот, чтобы угодить недовольным азиатчиной господам! Тем не менее, железнодорожный господин, пожалуй, отчасти и прав: где нет культурного воздействия на народ, там должно быть воздействие полиции, которая, к слову сказать, представлена на Ст. форштадте всего лишь в лице двух городовых, не могущих, разумеется, везде и за всем уследить, ибо в этом укромном уголке случаев, требующих вмешательства полиции не оберешься.
Там пьяный муж колотит жену, которая благим матом кричит: „ратуйте, ратуйте”; там просто пьяные дерутся; там пришла к городовому женщина с жалобою, что у нее кур и дрова прошлой ночью покрали; другая – вдоволь наругавшись с соседом, жалуется, что соседские мальчишки выбили в ее окнах стекла; а там толпа ребятишек окружила психически больную деревенскую женщину, Бог весть как сюда забредшую. Больная поет какие-то песни, что-то бормочет, ругается, а шалуны швыряют в нее камни, дергают за юбку, дразнят, хохочут, разбегаются в разные стороны – и снова приступают к больной, строя гримасы и показывая языки; мальчишкам вторит толпа взрослых мужчин и женщин, собравшихся полюбоваться даровым зрелищем. Но вот предмет забавы в изнеможении падает, толпа зевак расходится, и до больной никому нет больше дела...»
Пик пьяных драк приходился на выходные, после получения горожанами заработной платы:
«Молодые парни, а заодно с ними некоторые и отцы семейства, после субботней „получки”, пользуясь предпраздничным отдыхом, устраивают вечеринку с „дамами” и танцами под гармонику. Почему, в самом деле, после трудов и не повеселиться молодежи? Но на подобных вечеринках всегда напиваются и кончают дракой, часто пуская в дело ножи, шилья и известные тупые орудия. Причиною драк, как говорят здесь, служат коварные „дамы сердца”. В результате вечеринки смотришь – тот с пропоротым боком отправлен в больницу, иной, завязав проломленную голову, кое-как перемогается и выздоравливает до новой драки, иной с разодранной физиономией разгуливает, как ни в чем не бывало, а иной, прокашляв более или менее продолжительное время, в цвете лет, отправляется к праотцам».
По городским улицам следовало ходить крайне осторожно – вдруг помоями обольют:
«Крайне неряшливые бывают у нас люди; чистота и опрятность понятия не знакомые им самим, а также, по их мнению, не обязательные и по отношению к другим. Обдать из окна или дверей проходящего помоями, водой, обсыпать грязным сором – вещь самая заурядная не только для окраины, где улица служит всем надобностям, но и для центра. Один господин, например, рассказывает, что когда он днем проходил по тротуару мимо одной из первоклассных гостиниц, то ему едва не попала на голову какая-то гадость, выброшенная лакеем из окна второго этажа этой гостиницы. Лакею, видите ли, трудно пройти до соответствующего места, так он и валит на улицу, даже на самый тротуар перед подъездом. И это не единственный случай. Подобное безобразие едва ли можно с чем и сравнить».
И все же у так называемой интеллигенции теплилась надежда, что «при сочувствии и активном участии нашего общества и его интеллигентных сил, эти лица и учреждения при желании могли бы очень много сделать для поднятия умственного и нравственного уровня простых двинчан».
*В выпуске использованы номера газеты «Двинский Листок» за 1901 год.