Легкое дыхание курьера Ивана35
А вот и вторая причина: большинство событий этого кино никак не влияют на развитие сюжета, и представляют собой цепочку ситуаций, не имеющих ни продолжения, ни дальнейшего развития. Такая конструкция напоминает популярную в 60-е годы драматургию «потока жизни» , и тут никак не пройти мимо пародийного сходства «Курьера» с фильмом Отара Иоселиани «Жил певчий дрозд» (1971).
Об этой «роковой» параллели – чуть позже, а пока – о другом.
ПРЕДЛАГАЕМЫЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА
В 1986 году Гласность уже набирала обороты, но на полную мощность еще не вышла. С точки зрения несуществующей в Советском Союзе цензуры, кое-что было «уже можно», но многого было «еще нельзя». К примеру: в 1986 уже можно было посмеиваться над идеологическими догмами и даже немножко над комсомолом, но слово «партия» было еще неприкосновенно. И об «афгане» следовало со всей осторожностью. И аббревиатуру «КГБ» еще не разрешили использовать в отрицательной коннотации. То есть: в 1987 году – уже да, а в 1986 – еще нет.
Фильмам этого недолгого переходного периода приходилось лавировать между различными «нельзя», и с точки зрения гражданской остроты фильм Шахназарова никак не может конкурировать, к примеру, с вышедшей одновременно короткометражкой Мамина и Вардунаса «Праздник Нептуна»; автор «Курьера» использовал ровно те «можно», которые были на тот момент отпущены сверху, и не претендовал на большее.
Но от политических «актуалий» все равно не уйти, и пофигизм главного героя соответствует именно тогдашней модели. Ко времени создания фильма состояние перманентного духовного кризиса продолжалось уже не один год; настроение разочарования объединяло все слои общества; вечные «идейные ценности» превратились в засиженный мухами бутерброд на прилавке советского привокзального буфета – они не вызывали ничего кроме тошноты и несварения желудка.
...А страна по-прежнему готовилась к очередному Пленуму ЦК КПСС, а бессмертный Кобзон, который уже тогда был старым и надоевшим, пел из ящика бодрые комсомольские песни.
Неформальную атмосферу времен позднего застоя Шахназаров передал состоянием сонной одури «редакторского коллектива»:
- Какое у вас самое заветное желание?
- Чтобы в московской области атмосферное давление не падало ниже 740 миллиметров.
- Почему?
- Рыба лучше клюет.
- А я загадала выйти замуж за японца.
- Почему за японца?
- А у них технология самая передовая.
- А почему не за грузина, ха-ха-ха! ...А ты, Иван, о чем мечтаешь?
- А Я МЕЧТАЮ, ЧТОБЫ КОММУНИЗМ НА ВСЕЙ ПЛАНЕТЕ ПОБЕДИЛ!
...И тут же все просыпаются! Выразительная пауза после слов курьера – из лучших моментов фильма.
***
Единственный талант героя – это естественная легкость, с которой он умеет находить самые неожиданные и бестактные для окружающих слова:
- Скажи, Базин, по каким принципам ты существуешь?
Базин впадает в оторопь и вытягивается, как перед учительницей:
- Основной принцип моего существования – служение гуманистическим идеалам человечества.
Мир казенного оптимизма не заканчивается и во сне. С Иваном разговаривает гипсовый бюст отца (современники поймут):
- Ну, как дела, старик?
- Все в порядке, пап!
Присутствие Курьера в любом обществе – лакмусовая бумажка на идиотизм уходящей эпохи. Все взрослые персонажи существуют в коконе глупых и стереотипных фраз:
«У нас прекрасная молодежь. Героическая! Я каждый день смотрю телевизор и хорошо знаю нашу молодежь».
«Наше поколение хочет знать в чьи руки попадет воздвигнутое нами знание!»
В доме профессора Иван выглядит единственным свободным человеком и эта иллюзия покоряет дочку хозяина.
- Нужно трудиться, работать, овладевать знаниями, - занудно поучает профессор.
- А я лучше обольщу вашу дочь, - объявляет Иван оторопевшему отцу, и деловито объясняет как именно он собирается раскрутить его на квартиру и дачу.
- ...Воооон!!!
Дочка профессора ошиблась в избраннике: «бунт» Ивана - это всего лишь стилистическая игра; выдыхая из себя провокационные тексты, он за последствия не отвечает.
СМЕРТЬ ГЕРОЯ
В «Курьере» богатый культурный подтекст – ассоциативная зрительская память постоянно выбрасывает на поверхность куски из классики. К примеру, диалог о дыропробивателе – это откровенная пародия на разговор гоголевских крестьян о колесе, «хворобьевский» сон – это Ильф с Петровым, а «высокая мечта» Базина о пальто – драма «Шинели». О параллели с фильмом Иоселиани «Жил певчий дрозд» сказано выше, и вот об этом – подробнее.
Вся жизнь грузинского Гии – это череда ситуаций и обстоятельств, которыми он не управляет, но которые управляют им. Его любят окружающие, он от природы человек легкий и добрый, но вот странность: на протяжении всего фильма ни одно доброе дело Гие не удается довести до конца, зато неприятностей от него масса.
...Хотя нет, одно доброе дело он сделал - знакомому часовщику вбил в стену гвоздь для фуражки. Но это получилось спонтанно и без усилия воли – просто молоток под руку попался...
Обстоятельства жизни обаятельного Гии настолько легки и случайны, что даже гибель героя воспринимается зрителем не как трагедия, а как очередная случайность в цепочке таких же.
Жизнь курьера Ивана, как и жизнь барабанщика Гии – это бунинское «легкое дыхание». В паузах отрешенного самосозерцания у них даже лица похожи. При том, что «Курьер» - это не подражание, а – культурная перекличка. Взять, к примеру, историю с пальто.
На протяжении всего фильма герой Иоселиани шьет себе пальто – это единственная цель, которую ему удается худо-бедно удерживать; но закончить работу ему не суждено.
...И вот в последнем эпизоде «Курьера» на главного героя сваливается готовое роскошное пальто. Которым и насладиться толком не успевает – отдает приятелю. Единственное доброе дело дается без волевых усилий – все равно в армию уходить. Иван остается в одиночестве и видит проходящего через двор солдата-дембеля. Солдат останавливается и они встречаются взглядом. В легком повороте головы открывается обожженная щека – намек на тему «афгана».
...И еще деталь – трагическое сожаление в глазах ветерана.
Собственно, это и есть заключительный элемент пародии-переклички; подобно тому, как зрительское осознание смерти Гии достигается через последние кадры фильма - гвоздь и часы, так же и предчувствие скорой смерти Ивана – в знающем взгляде «случайного» солдата-афганца: такому, как Иван, там не выжить.
...Этот короткий и ненавязчивый момент мистического откровения получит развитие в дальнейших фильмах Шахназарова.
***
Личная зрительская оценка. Не уважаю Шахназарова-человека и равнодушен к Шахназарову-режиссеру; сужу исключительно по непредвзятости – четверка с плюсом.