Ностальгия?! Часть 112
Там они вместе с напарником вкалывали на сельхозработах.
И на протяжении всей этой трудовой биографии паренек постоянно терзался страшной для всякого советского человека мыслью: «я помогаю врагу». Даже выдергивая из земли сахарную свеклу, он невольно казнил себя: «Люди на фронте гибнут, а я кормлю фашистов!»
На саботаж смелости не хватило – умирать-то не хочется; вот и приходилось жить на разрыве подростковой души. А его напарник – простой крестьянский парень из Украины – рефлексами не страдал, работал с огоньком, и даже напевал от удовольствия. Состояние свое объяснял просто: а шо такого - мне нравится!
...Нравится в том смысле, что кормят здесь лучше, чем у них в колхозе, работы он не боится, а то, что немцы порядок любят – так и он тоже не против. На этом разговоры закончились – тупая жизнерадостность напарника терзала душу героя. А потом пришла советская армия, они сухо попрощались друг с другом и разошлись по разным колоннам. И этот момент неприязненного расставания автор передает примерно такими словами: у нас была общая жизнь, но мы готовили себя к разным воспоминаниям.
***
Я знал старую женщину, которая выбегала на кухню всякий раз, когда внуки смотрели по ящику кино про войну. Годы фашистской оккупации она пережила на Украине и даже фонетика вражьей речи пробуждала забытую боль. А еще я знал человека, который таким же образом реагировал на фильм «ТАСС уполномочен заявить». Если кто помнит – андроповская апология служебных людей «с холодным сердцем и чистыми руками».
Кто-то выбегал на кухню, а кто-то смотрел с удовольствием: «а шо такого – мне нравится».
***
В самом конце восьмидесятых годов я спросил своего питерского приятеля: а что бы ты делал, если бы однажды проснулся утром, а на дворе – 1980 год? «Я бы повесился», - полусерьезно ответил умный, сильный и состоявшийся по жизни человек. Эпоха развитого брежневизма еще не успела окраситься розовым цветом ностальгии; наше поколение выжило в атмосфере нарастающей безысходности по закону лягушки в медленно нагреваемой воде; нас успели вовремя выдернуть, но... Вернуться резко обратно означало гибель.
Я до сих пор не могу видеть по ящику документальные кадры той эпохи: комсомольские ВИА, бамовские штормовки, молодого Кобзона... Но, как это бывает, главный рвотный потенциал сосредоточился в одной точке – в эпохальной песне «За того парня».
...И однажды я с ужасом и отвращением услышал эту песню со своей френдленты: местная чиновница посылала ностальгический привет приятелям общей комсорговской юности.
Эстетические (по Синявскому) «разногласия с советской властью» продолжают и сегодня разделять современников - российская гражданская война не прекращалась ни на минуту.
***
В конце шестидесятых годов наша школьная пожилая училка неожиданно расчувствовалась и рассказала, как они раньше в коммуналках «дружно жили», а сегодня люди «разобщены» в своих одинаковых квартирах. ...Блиииин! Наша семья только-только успела переехать в стандартную хрущобу, и мы еще не успели привыкнуть к трехкомнатному счастью на пятерых и к тому, что не нужно делить единственный унитаз с шестью другими семьями.
В последующие годы мне пришлось много скитаться по страшным питерским коммуналкам, их липкий воздух был пропитан взаимной ненавистью нескольких поколений. Многолетнее издевательство над человеческой природой приводило к страшным деформациям психики обитателей, а если и встречался в такой коммуналке счастливый человек, то к этому счастью прилагалась соответствующая справка из дурки.
И, тем не менее, даже сегодня попадается очередная блаженная тетка с розовыми воспоминаниями - как «дружно жили».
***
Для кого-то прозвучит дико, но ностальгия по Советскому Союзу началась не после развала – она была всегда. И для той пожилой училки настоящий Советский Союз закончился вместе с ее сталинско-коммунальной юностью. Новая страна, в которой подрастали ее ученики, была для нее чужой и неприятной. На исходе хрущевской оттепели многие люди тосковали по какому-то другому Советскому Союзу.
Мифическое коммунальное «дружно жили» было таким же предметом ностальгии, как уличная бочка с квасом для сегодняшнего апологета совка.
***
А в семидесятые годы подросло новое поколение ностальгирующих. Эти уже не могли помнить сталинские времена, но они хорошо знали, что при Сталине было лучше, чем сейчас; белый список отражает пороки новой эпохи: при Сталине «жили дружно» (разумеется!), при Сталине не было блата, а взяточника и антисоветчика ставили к стенке. И, наконец, самое главное: при Сталине в магазинах «всё было».
В общем, кончилась советская власть! – говорили дети державников.
Еще одна разновидность ностальгирующих – это дети шестидесятников. Сталин для них был видовым врагом, а хрущевское детство и юность – временем собственной душевной чистоты и наивных надежд. Тех самых надежд, которые были грубо растоптаны потребительским цинизмом брежневской эпохи.
Ненавидя друг друга, сталинисты-семидесятники и дети хрущевской оттепели сходились в общем неприятии позднебрежневской империи. Сегодня многие отказываются это признавать, но к самому концу семидесятых все социальные группы советского общества были охвачены общим РАЗОЧАРОВАНИЕМ. Даже комсорги.
***
Два ностальгических фильма появились почти одновременно: «Москва слезам не верит» и «Пять вечеров». Плотину народной тоски прорвало и забеги в собственное детство пошли косяком. Ничего национально-уникального в этом не было: пронзительно монохромный «Последний киносеанс» американца Питера Богдановича успел опередить Михалкова чуть не на десять лет. Оказывается сытые и благополучные американцы тоже тосковали по другой Америке – «там, где мама молодая и отец живой». В этой Америке было сразу видно, кто хороший человек, а кто – плохой. Отношения между хорошими людьми были искренними и бескорыстными; эти отношения значили в жизни гораздо больше, чем сегодняшние материальные и карьерные ценности. В общем – «дружно жили».
А в первой половине девяностых годов я впервые посетил Израиль, и мне попалась в руки газета с рецензиями театральных пьес. И оказалось, что в работах израильских драматургов доминировала ностальгическая боль и разочарование. Там была тоска по другому Израилю – по стране своих родителей, по чистым и искренним людям первых лет строительства государства. Тоска по ушедшим в прошлое временам, где «жили дружно», где людей не разделяла ни карьера, ни материальный достаток, где в человеческих отношениях не было места лицемерию и корысти.
Не то что сейчас.
***
Таки у всякого поколения имеется свой град горний и свой град дольний.
(Продолжение следует).