Голливудское чудо. Часть 139

Голливудское чудо. Часть 1
У моего старшего товарища был друг детства;  этот мальчик из клана потомственных чекистов окончил МГИМО и к концу советской власти поднялся на генеральский уровень - если мерить по «серой» МИДовской  табели. И вот однажды он спросил у своего друга: что тебе привезти из Америки? 

 

Дело было в конце восьмидесятых, и мой товарищ  ответил так быстро, как будто ожидал этого вопроса долгие годы: 

 

- Видеокассету с «Великолепной семеркой»!

 

В числе прочих ценностей далекого дворового детства,  этих двух взрослых людей - потомственного державника-службиста и природного либерала-антисоветчика - объединяла память о самом ярком впечатлении жизни.

 

«Великолепная семерка» метеором пронеслась по детству моего поколения;  это был какой-то нечаянный сбой идеологического механизма;  возле кинотеатров творилось невообразимое - «молодая смена» массово сходила с ума. Государство спохватилось через пару дней после начала проката: кино исчезло быстро и одновременно во всех кинотеатрах огромной страны. Дальнейшая жизнь советских подростков была окрашена отблеском воспоминаний о случайном и незаслуженном чуде их жизни.

 

Помню кто-то во дворе хвастался портретом Юла Бриннера. Это была вырванная страничка из польского журнала, плохая бумага успела излохматиться по краям и сгибам, но все равно это был предмет зависти. Наличие карманного ножа и умение метать его в цель подразумевалось само собой.  Счастливое поколение «семерочников» искололо все деревянное, до чего могло дотянуться:  заборы, деревья, двери подъездов. Матери драли поклонников Юла Бриннера за изуродованные шкафы, а учителя пугали нас выколотыми глазами и пробитыми животами.

 

Когда кто-то хотел опозорить дворового приятеля или одноклассника, он показывал пальцем:

 

- Пацаны, он не смотрел «Великолепную семерку»!

 

Подозреваю, что на самом деле посмотревших было немного, но признаться в этом было западло, и я, подобно многим, носил эту позорную тайну внутри себя.  И только много лет спустя удалось увидеть вожделенный фильм;  дело было в ленинградском «Спартаке»:  свет погас, сердце учащенно забилось, но... чуда не произошло,  поезд ушел – не догонишь.

 

***

 

Почти у всякого поколения советских людей было собственное голливудское чудо.  Василий Аксенов писал, что послевоенное государство сделало большую ошибку, показав народу «трофейные» голливудские фильмы. Оркестр Глена Миллера и Тарзан повлияли на будущих вольнолюбивых «стиляг» больше, чем все подрывные радиоголоса.

 

А вообще слово «Голливуд» мало ассоциировалось с теми «разрешенными» американскими фильмами, которые мы смотрели в кинотеатрах. Потому что настоящий «голливуд», если верить советским идеологам, это отвратительные картины разнузданного разврата.  Голливуд - это, когда на экране голые женщины (совсем-совсем голые!)  пьют через соломинку кока-колу.


Представляете, товарищи, как отвратительно это видеть!

 

Однако, по мере взросления, мы начинали понимать, что, оказывается, культовый фильм «Спартак» - это не просто «американский фильм», как написано на афише, а – тот же неприличный «Голливуд». Я из-за этого Спартака с приятелем поругался: ему кино понравилось, а мне – нет.  Ощущение тошнотворной фальши достигло апогея в тот момент, когда мускулистый, идеально эпилированный и намазанный маслом Кирк Дуглас  улыбался с креста той широкой и белозубой улыбкой, которую принято называть голливудской.

 

В окружающей нас тогдашней советской жизни недостаток зубов не считался особым дефектом даже у молодых женщин – жизнь есть жизнь. В конце концов, мы советские люди и нам улыбаться ни к чему.  Но именно Голливуд начал первым вбивать в наши народные головы жесткий эстетический принцип: ты можешь быть избитым в кровь экранным бандитом или распятым на кресте рабом, но зубы твои должны быть в полном комплекте и в идеальном состоянии.

 

И таки навязали! Смотрю, к примеру, «Ленинград-46» и радуюсь за наших людей. Кто-нибудь вообще представляет, как должен выглядеть рот человека, пережившего голодную ленинградскую блокаду? А – несколько лет фронта? А – сталинский лагерь? ...Ну, вы поняли, о чем я: на экране – торжество отечественных дантистов.

 

***

 

Кстати, о развратной кока-коле. Тот же Аксенов описывал удивление советских «стиляг», когда оказалось, что кока-кола,  сулившая советскому зрителю неведомые и запретные наслаждения... В общем:  слово разочаровала – это не то слово. Семен Семеныч Горбунков отреагировал выразительней.

 

Но самое обидное, что и с голыми женщинами мы промахнулись. Даже здесь простого советского человека надули проклятые капиталисты:  количеством сисек и писек голливудские фильмы уступали фильмам отечественным.

 

... И тому были исторические причины.

 

***

 

Вообще-то, эпоха «немыслимого разврата» была у нас общая – это десятилетие после Первой мировой войны.  Кто читал пятитомник Ильфа и Петрова, помнит фельетон о московских нудистах, которым даже трамвайный билет некуда спрятать.  Свобода тогдашних революционных нравов прописана сегодня достаточно хорошо – то же самое происходило в Европе и Америке. Именно ко второй половине двадцатых годов слово «Голливуд» обрело свою нравственно непристойную репутацию;   оказывается советские замполиты не так уж неправы – они только с эпохой промахнулись.

 

Однако, с началом тридцатых годов мировая ситуация «немыслимого разврата» сделала резкий откат. О Советском Союзе разговор особый, а в растленной Америке возникла самая мощная политическая сила из всех существовавших ранее – знаменитая Женская Лига. Она владела половиной электората страны и могла сбросить любого президента. Даже Рузвельт боялся активных американских дам;  важные государственные назначения делались под давлением Лиги, она же влияла на принятие многих законов. 

 

И развратная Америка сделала резкую перемену курса в сторону «семейных ценностей».  Сегодня смешно представить, но, хлопотами суровых американских мизулиных были запрещены супружеские измены, внебрачные связи и всякие незаконные потери девственности. Специальная полиция нравов  ходила по гостиничным номерам и разным укромным местам, где можно было застукать преступную парочку.  Если у людей, оказавшихся наедине, не оказывалось брачного свидетельства, последствия были неприятными.  О нарушителях сообщалось их руководству , а дальше следовали «оргвыводы» с последующим увольнением, отчислением и т.п. А еще фамилии неверных жен и мужей публиковались в специальной газете.  Эти увлекательные списки были любимым чтением американской провинции.

 

Не остался в стороне и Голливуд: из немыслимо развратного он стал тошнотворно порядочным. Глубина декольте и продолжительность невинного экранного поцелуя были строго прописаны. Любовная тема не предполагала даже намека на возможность плотских отношений между героями. Счастливое воссоединение мужчины и женщины сулило им долгие годы пионерской дружбы.

 

И кто знает, может потому Советская власть и не увидела никакой опасности ни в «Серенаде солнечной долины»,  ни в сериале про Тарзана и Джейн; – эти красивые фильмы о любви не содержали даже ничтожнейших признаков «аполитичной» чувственности.  И все равно это был роскошный подарок народу истерзанному войной,  измученному восстановлением разрушенной страны и истощенному страшным послевоенным голодом.

 

(Продолжение следует)