«Я покидаю Динабург с чувством горести…»

«Я покидаю Динабург с чувством горести…»
В дни XVII Международной научной конференции «Славянские чтения», проходившей в Даугавпилсе с 16 по 18 мая, мне довелось пообщаться с одним из ее участников Игорем Розенфельдом – выпускником филологического факультета Тартуского университета, окончившего затем аспирантуру при кафедре философии этого авторитетного вуза.

Розенфельд – человек многогранный. Кроме преподавательской деятельности, занимался журналистикой (автор ряда статей об основных тенденциях развития Эстонии), а с начала 1990-х заявил о себе в книжном бизнесе – сегодня он владелец магазинов «Русская научная книга» в Тарту и Таллине. С гордостью замечает, что учился у самого Ю.М. Лотмана (1922–1993), ставшего легендой еще при жизни. Профессор Лотман, прошедший всю Великую Отечественную войну и успевавший при этом постигать французский, в Тартуском университете заведовал кафедрой русской литературы.


Доклад Розенфельда был посвящен личности Вильгельма Кюхельбекера, заключенного Динабургской крепости (1827–1831), что, по словам Игоря, с одной стороны, явилось поклоном Лотману – признанному исследователю пушкинской эпохи, автору трудов по истории декабристского движения и свободомыслия в России, – а с другой – связывалось с эстонским детством будущего декабриста, которое прошло в имении его отца Авинорм (сейчас Авинурме, 80 км от Тарту), куда родители привезли Вильгельма вскоре после рождения. Духовным наставником Кюхельбекера стал муж старшей сестры Юстины – Григорий Андреевич Глинка (в 1803–1810), профессор Дерптского (Тартуского) университета. Сведений о детстве Кюхельбекера до нас дошло крайне мало, но можно перечесть его стихи, в которых живут воспоминания о «светлом домике на холме»:

 

Тогда с брегов смиренной Авиноры,
В лесах моей Эстонии родной,
Впервые жадно вдаль простер я взоры, 
Мятежной мучимый тоской…»


Начальное образование Вильгельм получил в немецком пансионе Бринкмана, в Верро (Выру), куда был отдан в 1808 году. Пройдет еще три года, и его друзьями, уже в Царскосельском лицее, станут Пушкин и Дельвиг. Но о своем авинормском детстве Вильгельм будет вспоминать всю жизнь, – указывает Розенфельд. Будучи заключенным Динабургской крепости, Кюхельбекер с грустью писал:


…Мне не бродить в тени родного бора;
Не зреть, отец, могилы мне твоей:
Вы умерли для узничьего взора,
Свидетели моих счастливых дней!

ПИСЬМО К ГРИБОЕДОВУ


И далее Розенфельд акцентирует внимание на польской теме пребывания Кюхельбекера в Динабурге, началом которой послужил его арест в Варшаве (19 января 1826 года) после восстания 14 декабря. Приметы для полиции на скрывающегося Кюхельбекера составил Фаддеей Булгарин – поляк по происхождению и земляк Кюхельбекера по Дерпту (Тарту). Следуя польской линии, докладчик останавливается и на том, что военным начальником в Динабурге на момент доставки сюда Вильгельма состоял генерал-лейтенант Е.К. Криштофович (1769–1829), родственник смоленских друзей семьи Кюхельбекеров в Закупе, также имевший польские корни, благодаря чему режим содержания Кюхельбекера в крепости отличался от такового в прежних и последующих местах его заточения. Арестант получал книги, тогда как в Петропавловской крепости (январь – июль 1826 г.) имел только священное писание, в Шлиссельбурге – лишь некоторые и ограниченные издания, что не помешало узнику выучиться читать по-английски! Свою роль в снабжении книгами сыграла и жена Егора Криштофовича – «добрая генеральша Криштофовичева» – Филиппина Францевна Шенк де Кастель. Кюхельбекер имел возможность писать, делать переводы и даже переписываться с родными. Более того, Криштофович устроил узнику в своей квартире свидание с матерью. Арестованного могли посещать юнкера динабургской школы прапорщиков и служащие гарнизона. Смягченный режим позволял вести в том числе и литературное общение. И получилось так, что арестант оказался наставником кружка, среди участников которого был ряд ярких личностей, в том числе польского и белорусского происхождения: А. Рыпинский, Т. Скржидлевский, А. Понговский... Жгучий интерес к польской теме и польской литературе был характерен для всех фигур кружка, включая русских офицеров и поэтов П. Манассеина и А. Шишкова. В одном из писем к сестре Кюхельбекер сожалеет, что до сих пор не выучил польского языка и восхищается польскими поэтами, особенно Мицкевичем. Но уже в 1830 году в письме к Пушкину пишет: «Мицкевича читаю довольно свободно, Одынца тоже; но Немцевич для меня трудненек».


Польская тема в этот период оказывается острой и в Петербурге. Отношения Польши и России лежали в основе целого ряда текстов – от журналистики до трагедии Булгарина «Дмитрий Самозванец» и «Бориса Годунова» Пушкина. Кюхельбекер тоже пишет трагедию, вставляя в нее перевод из исторических песен Немцевича. В роли добровольного переписчика произведений арестанта выступает Рыпинский. По его замечанию: «Кюхельбекер, лишенный рангов, чинов, орденов, дворянского звания, приговоренный к 15 годам каторжных работ, спокойно просидел бы в Динабургской крепости, если бы постоянные посещения тюрьмы проезжающим мимо тираном не нарушали столь дорогого для него покоя». Речь идет о Николае I – во время поездок за границу самодержец останавливался на ночлег в Путевом дворце Динабургской крепости, располагавшемся на третьем этаже комендантского здания. Между тем острог, где содержался Кюхельбекер, находился в подвале того же здания. Всякий раз перед посещением крепости царем Кюхельбекеру по-арестантски обривали наполовину голову. Прикованного к тачке, изможденного задействовали на строительных работах.


В апреле 1828 года случился инцидент, нарушивший сложившуюся систему контактов Кюхельбекера с внешним миром. При обыске покинувшего Динабург арестанта Оболенского нашли письмо Кюхельбекера к Грибоедову. Расследование выявило, что заключенный вел переписку, а также его связи со служащими гарнизона. Последовал запрет на переписку, в том числе и с родственниками. Лишь 5 августа 1829 года Вильгельм получил разрешение дважды в год писать матери.


В 1828 году командиром 1-й пионерной бригады военного поселения назначается П.Ф. Данилов (1776–1833). (В 1831 году Данилов состоял военным губернатором Динабургской крепости). И не было ли данное назначение следствием отставки генерала Криштофовича вследствие дела о переписке Кюхельбекера?

185 ЛЕТ СО ДНЯ ПРИБЫТИЯ


В ноябре 1830 года в Варшаве вспыхивает восстание. Некоторые участники кружка по разным обстоятельствам к этому моменту уже покинули Динабург. Например, Манассеин вместе с 2-м пионерным батальоном был переведен в Царство Польское. В октябре 1831-го он состоит в адъютантах генерала Дена в Варшаве и входит в контакт с русской литературной средой.


Само польское восстание 1830–1831 гг. непосредственно связано с Динабургом и дисненским уездом – одним из важных его центров. Заметную роль в восстании играли динабургские юнкера – участники кюхельбекеровского кружка, тайно встречавшиеся с легендарной Эмилией Плятер, которая возглавляла 1-ю роту 25-го линейного полка повстанческой армии. Интересно, что исследователи характеризуют эти встречи как романтические, говоря о некоторых эпизодах дисненского восстания как о «заговоре поэтов». Так, Эмилию посвящают в рыцари, а молодые подхорунжие клянутся взять Динабург. Когда же восстание приближается к крепости (10 апреля), юнкеров школы подпрапорщиков переводят в город Десна. Но по дороге они сбегают, половина при этом направляется в Лужки – один из центров восстания. Повстанцы двигаются на Десну и Динабург, желая освободить Кюхельбекера. Десну взяли – захватить Динабург шансов не было. 19 июня 1831 года полк терпит поражение под Вильно. Повстанцы отступают, а скоро восстание терпит поражение в целом.


15 апреля 1831 года Кюхельбекера «под строжайшим присмотром», несмотря на явные проблемы со здоровьем, перевозят через Ригу в Ревель, откуда, согласно поступившему приказу, переводят в Свеаборг. Арестант лишается друзей, возможности нелегальной переписки, изымаются книги... Перед отъездом из Динабургской крепости Кюхельбекер признавался: «...Я покидаю Динабург... покидаю с чувством горести, хотя это и была моя тюрьма, но я здесь почти четыре года, и всякая перемена страшит меня более, чем возбуждает радостных надежд». Между тем по ходатайству сановитого благожелателя, срок заключения Кюхельбекера был ощутимо сокращен. В декабре 1835-го его отправили на поселение в Восточную Сибирь.


После восстания 1831 г. судьба членов Динабургского кружка сложилась по-разному. Наиболее известный из динабургских юнкеров, А. Рыпинский, через Пруссию перебрался в Париж, затем с 1846 года в Лондон, где получил английское гражданство и прожил до 1858 года, когда после амнистии смог вернуться в Белоруссию, где, как и в пору своей молодости, включился в собирательство фольклора, а также занялся написанием поэмы на белорусском языке, планировал издать хрестоматию белорусской литературы, заключает Игорь Розенфельд доклад, который по понятным причинам здесь приведен в сокращении.

P. S. В октябре текущего года исполняется 185 лет с момента, когда Вильгельм Кюхельбекер по указу царя вместо грозившей Сибири был отправлен в арестантские роты при Динабургской крепости. О неуравновешенном, чувствительном, вечно восторженном Кюхельбекере, образце романтика в жизни и литературе, Пушкин, искренне его любивший, отзывался так: «Человек дельный с пером в руках, хоть и сумасброд». С Пушкиным не поспоришь.