Двинский дневник: учителя обижаются, безработные вопят, мошенники воруют1

Двинский дневник: учителя обижаются, безработные вопят, мошенники воруют
Зимой 1919 года большевистскими властями был разработан „Проект тарифных ставок Профессионального Союза служащих в Торгово-Промышленных предприятиях, советских и Общественных учреждениях г. Двинска. Он подразделял всех работников на 4 группы, каждая группа делилась на категории.

В зависимости от принадлежности к конкретной группе начислялась и заработная плата. Самая высокая зарплата была у 1-й категории (заведующие, руководители, директора) – 1000 рублей. Минимальную ставку (600 рублей) получали „служащие в прожекторских и таких подобных кабинетах, помогая при операциях вскрытии трупов; вахтеры или старшие рабочие, заведующие имуществом и хозяйственными принадлежностями; весовщики мелких складов; старшие лесники, швейцары, дворники и прочие чернорабочие”. Чуть выше, к третей группе относились учителя и работники образовательных учреждений с окладом в 783 рубля. Однако таким положением вещей многие учителя были недовольны. Вот письмо в редакцию газеты „Красное Знамя” одного из педагогов:

 

Двинский дневник: учителя обижаются, безработные вопят, мошенники воруют
«К проекту тарифных ставок (из писем в редакцию). Утром пробыла в школе. Там было светло, уютно, чисто. Светило солнце. Дети, забыв на время нужду и голод, улыбались в ответ на улыбку. С тихой, грустной радостью пришла домой. На столе лежала газета. Наша двинская. Развернула. Прочла: „Профессиональная жизнь”. Стала читать. „Проект тарифных ставок”. Группы. Категории. С напряженным, все возрастающим вниманием искала места „учителя”. Где он? Куда его отвели, причислили, поставили.

 

Вот 1-я группа, 1-я категория, нет, конечно, не здесь. Здесь все „главные”, „главы”... Дальше. 2-я категория. „Заведующие подотделами, руководители”. У них такие большие обязанности. Мы это так чувствуем. Разве можем мы рядом с ними стоять? Дальше, 3-я категория. В груди растет, нарастает что-то большое, еще неясное. Быстро, утонченно внимательно читаю, отмечаю в сознании: „Наблюдающие за порядком”, „опытные закупщики”, „дающие ответы на запросы, письма и другие бумаги”, „ведущие книжную отчетность”. Почему же хотя бы здесь, на этой ступени нет учителя? Или запросы детской души, к которой так близко, так тесно подходит учитель – ниже запросов, на которые отвечает корреспондент. Или „наличность кассы” более важна, чем наличность любви, понимания, умения подойти к детям. Или „старший приказчик”, заготовляющий „лесные и дровяные материалы” более нужный, полезный, ответственный член общества, чем человек, воспитывающий новое, молодое поколение, оперирующий над живым, трепетным „материалом” детской души. Все категории 3-й группы перечислены. Нас там нет.

 

Вот 2-я группа. „Секретари небольших учреждений” и так далее, так далее. Все второстепенное, „небольшое”. И здесь еще нет для нас места. Где же мы, народные учителя? Подумалось: мы где-то там, далеко, в самом конце. За штатом. И как грубая, нечуткая насмешка человека, разделившего непонятное „подразделение учительства” на „преподающих знания образовательные” и на „преподающих грамоту и музыку(?) в начальных школах”. Какие это „знания образовательные”? Разве есть не образовательные? А разве кроме грамоты ничего в народной школе не „преподается”. Откуда этот язык, стиль? Пахнуло чем-то затхлым, отжившим, духом канцелярии царских начальных училищ.

 

Кончила. Дочитала. Нашла отведенное нам место. То неясное, смутное, нарастающее в душе выросло в сильное, осознанное чувство горечи и обиды. Я совершенно не касаюсь стороны материальной. В той острой нужде, которая цепко схватила сейчас всех живущих сейчас своим трудом, еще несколько „керенок” ничего или почти ничего не изменят. Горька обида за „учителя”, за дело, которому отдаем всю себя.

 

Двинский дневник: учителя обижаются, безработные вопят, мошенники воруют
Я не знаю, кто вырабатывал ставки. Не знаю, был ли в тарифной комиссии учитель или руководитель – заведующий подотделом, прислушались ли к их голосу, подали ли они его... Но я хочу знать мотивы, почему учителю отведено последнее место. И пусть одинок и слаб будет мой протест, протест одного человека, но я громко выражаю его и верю, хочу верить, что все Двинское учительство поддержит его и правление проф. союз. вместе с представителями учительства пересмотрят ставки для школьного работника, ответственного за самое дорогое, за самое ценное, что осталось в нашей жизни, за детей, которые ему доверены.

 

Учительница».

 

Жителей, которых можно было бы причислить к какой-то конкретной группе из „Проекта” было намного меньше, чем тех, кто работу в городе найти не мог. Вот письмо безработного, которых в городе были тысячи:

 

Двинский дневник: учителя обижаются, безработные вопят, мошенники воруют
«Вопль безработного. Я хочу затронуть вопрос об обеспечении безработных, не тех безработных спекулянтов, добрая половина которых записана на „Бирже Труда”. Что предпринял Отдел Социального Страхования (или не существует еще таковой?) для улучшения положения безработных. Как поставлено дело выдачи денег? Кто этим ведает? Когда я постарался узнать обо всем этом – мне только ответили, что по этому поводу готовятся новые правила, по этому поводу соловья баснями не кормят. Задумайтесь, товарищи, над тем,, что мы переживаем здесь в Двинске: и голод, и холод, и самые ужасные болезни... Особенно страдают от болезней изнуренные, истощенные от недоедания безработные. Не пора ли знать, что страхование безработных должно быть не на бумаге, а на деле, и что 5-ти рублевый паек является мизерной подачкой нищему, но не серьезная помощь безработному человеку. Стыдно, товарищи, забыть свой долг по отношению к безработным.

 

Один из них».

 

Хлеб горожанам выдавался по купонам (или по карточкам, как их называли). Количество выдаваемого пайка тоже зависело от принадлежности к группе. Устроившиеся на место начальника получали кроме хлеба селедку:

 

«Объявление. Так как на днях предстоит выдача хлеба, Продовольственный Отдел предлагает всем гражданам в целях удобнейшего распределения явиться за хлебом в ту продовольственную лавку, где им удобнее всего всегда получать хлеб и все прочие продукты, в виду того, что карточки явившихся за хлебом будут прикреплены к данной лавке. Прикрепившиеся к определенной лавке продуктов в других лавках получать и не смогут.

Выдача хлеба начнется в понедельник на три дня по следующей норме: 1-я категория – ½ фунта на день; 2-я категория – ¼ фунта на день; одновременно с выдачей хлеба по карточкам 1-й категории будет выдано ½ фунта сельдей».

 

Ну а в конце выпуска приведем газетное объявление о мошенниках, которых в 1919 году в Двинске было, наверное, почти столько же, сколько и безработных:

 

«За последние дни участились в городе такого рода виды злоупотреблений: неизвестные лица являются в квартиры абонентов и, представляя себя служащими Электрического Подотдела, прекращают ток, снимают предохранительные доски, выкручивают пробки и, даже, снимают арматуру. Электрический Подотдел предлагает всем гражданам спрашивать при всякого рода посещениях лиц, именующих себя нашими служащими, удостоверение с подписью и печатью заведующего, которыми все работники Подотдела снабжены. При отсутствии таковых у явившихся, предлагается немедленно задерживать их и препроводить для ареста близ находящемуся посту, уведомляя о том попутно Эл. Подотдел».

 

* В выпуске использована газета „Красное Знамя” за 1919 год.