Раневская о Михоэлсе: «Мой дорогой, мой неповторимый…»3

Короткая ссылка

Раневская о Михоэлсе: «Мой дорогой, мой неповторимый…»

Истинно одаренные люди талантливы во многом. И в умении дружить тоже. Такая дружба преодолевает все трудности и испытания.

Немногие знают, что знаменитого уроженца Динабурга (Даугавпилс) Соломона Михоэлса (1890-1948) связывали крепкие дружеские отношения с замечательной и не менее знаменитой актрисой Фаиной Раневской (1896-1984).

Современники отмечали, что это была истинная дружба, что такие крепкие доверительные отношения встречаются крайне редко. Прямые свидетельства этой высокой дружбы – письма Фаины Георгиевны.

 

 

«Дорогой, любимый Соломон Михайлович! Очень огорчает Ваше нездоровье. Всем сердцем хочу, чтобы Вы скорее оправились от болезни, мне знакомой... Мечтаю о дне, когда смогу Вас увидеть, услышать, хотя и боюсь докучать моей любовью. Обнимаю Вас и милую Анастасию Павловну. Душевно Ваша Раневская».

 

«Душевно ваша…» Конечно же, Михоэлса и Раневскую соединяли духовные нити, они одинаково смотрели на мир вокруг, испытывали настоящее родство душ. В приведенном отрывке письма упоминается жена Михоэлса — Анастасия Павловна Потоцкая-Михоэлс, которая после просмотра спектакля «Дальше –тишина» (1979) напишет Раневской свое письмо, где выразит восторг перед ее талантом, и припомнит один случай… С момента написания этого письма минуло 40 лет.

 

 

— А ведь Вы — действительно удивительная, дорогая Фаиночка! Вы дороги тысячам людей, дороги поколениям актеров! Вы бесконечно дороги Михоэлсу и мне, и сегодня я не могу не написать Вам. Спектакль «Дальше — тишина» я смотрела трижды и каждый раз уходила с ощущением огромного нового дыхания, того самого, которое так нужно, чтобы жить и быть человеком. Это то дыхание, украденное зрителем от таланта актера, которое помогает не существовать, а жить, жить, думать и работать, — писала вдова Михоэлса. — Меня иногда упрекают в том, что о ком бы, о чем бы я ни писала — я обязательно «свожу все к Михоэлсу». Это не так плохо, Фаиночка, если в этом письме я напомню Вам о том, каким Михоэлс был провидцем, как он умел предвидеть. В день его 75-летия Вы позвонили мне и сами напомнили о поразительном звонке Соломона Михайловича, свидетелем которого я была. Это было в три часа утра (или ночи — как хотите). Он звонил Вам, я пыталась удержать его: «В три часа!» - «Нет, — сказал Михоэлс, — она поймет, что я рядом, и ей станет легче, а разве лучше, если она будет метаться в одиночестве?!» И тогда состоялся этот самый телефонный разговор: «Фаиночка, я знаю, что ты не спишь. Ты сегодня играла не так, как ты умеешь! Ну и что? Я тебе говорю очень серьезно — это все ничего не значит. Подумаешь — «Капитан Костров»! Ведь ты такая актриса, которая... ну, обязательно, обязательно... словом, ты сыграешь, и сыграешь не одну роль. И сыграешь замечательно! Да, это я — Михоэлс. Обнимаю». Мне к этому прибавить нечего. Вы играете замечательно, как и обещал Соломон... Спасибо! Обнимаю, целую Вас, Фаиночка, очень-очень Вас люблю одна за двоих».

 

Прямолинейные взгляды

 

На гибель Соломона Михоэлса Фаина Ранеская отозвалась такими словами:

 

 

«14 января 48 г. погиб Соломон Михайлович Михоэлс, не знаю человека умнее, блистательнее и нежнее его. Очень его любила, он бывал мне как-то нужен, необходим. Однажды я сказала ему: «Есть люди, в которых живет Бог; есть люди, в которых живет дьявол; и есть люди, в которых живут только... глисты. В Вас живет Бог!» Он улыбнулся, задумался и ответил: «Если во мне живет Бог, то он в меня сослан».

 

Однако написано о продолжительной дружбе великого актера и режиссера Соломона Михоэлса с Фаиной Раневской до обидного мало. Известно, что Раневская никогда не обращала на Михоэлса свой сарказм, не допускала даже малейшей насмешки. Она была человеком сложным, не укладывающимся с принятые нормы человеческого общежития. Актриса никогда не состояла в коммунистической партии, допускала скептицизм по отношению к акцентам социалистического государства и построению коммунизма в стране. Однако, имеющая свое представление о многом, она не питала особых иллюзий и к жизни «за бугром». В этом смысле взгляды Раневской оставались такими же прямолинейными.

 

В конце войны (1944) Михоэлс во главе Еврейского антифашистского комитета вернулся из поездки в США. Фаина Георгиевна навестила его дома. Вот как описывала Раневская Михоэлса той поры: «Он лежал в постели, больной и рассказывал мне ужасы из «Черной книги» (Холокост); он страдал, говоря это. Чтобы чем-то отвлечь его от этой страшной темы одного из кругов, не рассказанных Данте, я спросила: «Что вы привезли из Америки?» Соломон Михайлович усмехнулся: «Мышей белых жене для работы, а себе… мою старую кепку». Мой дорогой, мой неповторимый».

 

Раневская расспрашивала у Соломона Михоэлса о Чаплине. На что тот отвечал, что «Чаплина в Америке затравили». Фаина Раневская искренне сочувствовала Чарльзу Чаплину, подвергавшемуся яростной дискриминации на своей второй родине. Она умела впитывать чужую боль всем своим естеством, и к черту все политические и идеологические установки!

 

Драгоценный комментарий

 

Ф. Г. Раневская – А. П. Потоцкой:

 

 

«Дорогая Анастасия Павловна! Мне захотелось отдать Вам то, что я записала и что собиралась сказать в ВТО на вечере в связи с 75-летием Соломона Михайловича. Волнение и глупая застенчивость помешали мне выступить. И сейчас мне очень жаль, что я не сказала, хотя и без меня было сказано о Соломоне Михайловиче много нужного и хорошего для тех, кому не выпало счастья видеть его и слушать его. В театре, который теперь носит имя Маяковского, мне довелось играть роль в пьесе Файко «Капитан Костров», роль которую, как я теперь понимаю, я играла без особого удовольствия, но, когда мне сказали, что в театре Соломон Михайлович, я похолодела от страха, я все перезабыла, я думала только о том, что Великий Мастер, актер-мыслитель, наша совесть Соломон Михайлович смотрит на меня. Придя домой, я вспомнила с отчаянием, с тоской все сцены, где я особенно плохо играла. В два часа ночи зазвонил телефон. Соломон Михайлович извинился за поздний звонок и сказал: «Вы ведь все равно не спите и, наверное, мучаетесь недовольством собой, а я мучаюсь из-за вас. Перестаньте терзать себя, вы совсем неплохо играли, поверьте мне, дорогая, совсем неплохо. Ложитесь спать и спите спокойно – совсем неплохо играли». А я подумала, какое это имеет значение – провалила я роль или нет, если рядом добрый друг, человек – Михоэлс.<...>

 

Он сказал мне: «Знаете, я получил письмо с угрозой меня убить». Герцен говорил, что частная жизнь сочинителя есть драгоценный комментарий к его сочинениям. Когда я думаю о Соломоне Михайловиче, мне неизменно приходит на ум это точное определение, которое можно отнести к любому художнику. Его жилище – одна комната без солнца, за стеной гудит лифт и денно и нощно. Я спросила Соломона Михайловича, не мешает ли ему гудящий лифт. Смысл его ответа был в том, что это самое меньшее зло в жизни человека».

 

14 января 1948 года Раневская записала в своем дневнике: «Погиб Соломон Михайлович Михоэлс. Гибель Михоэлса, после смерти моего брата, самое большое горе — самое страшное в моей жизни».