Двинскiй дневникъ: письма горожан и записки праздношатая

 

 

Письма в редакцию.

Многоуважаемый господин редактор!

 

За последнее время в нашем городе так много говорят о случаях укушения людей бешеными собаками, что бездействие городского управления и полиции в этом крайне серьезном деле весьма удивительно.

 

Почему на улицах такая масса бродячих собак? Почему здесь не вводится обязательное снабжение собак намордниками? Разве жизнь людей в нашем городе менее драгоценна, чем в других городах? Разве между членами управы и чинами полиции нет отцов, которые с трепетом отпускают ежедневно детей своих в школу? Кто раз в жизни видел ужасные смертельные последствия укушения бешеной собаки, тот не может понять равнодушия публики и полиции в этом вопросе.

 

Не найдете ли вы, милостивый государь, возможным об этом довести до сведения заинтересованных лиц через посредство издаваемой вами газеты? Остаюсь с глубоким к вам уважением – N. N. 

Двинский Листок, 10 февраля 1901 года, № 83

Записки праздношатая.

Бродил по улицам, бродил, никого из добрых знакомых не встретил и побрел домой не солоно хлебавши. Смотрю на углу, весь второй этаж освещен и народ туда довольно густо идет, должно быть свадьба; дай и я свой нос суну. В двери вошел, шубу сняли с полной деликатностью. Что это у вас за заведение? Это, говорят, не заведение, а городское самоуправство – то бишь, городская управа здесь обретается, а сегодня здесь дума думу думает и можете, ежели угодно, в натуральную величину отцов города видеть.

 

Что же, думаю, штука занятная, остался. Народ видно заседает почтенный, может и в мой глупый разум умное слово западет. Можно сказать – не ошибся. Уж истинно по-отечески отцы к своим детям-обывателям относятся, т.е. до таких тонкостей доходят, что даже слеза прошибла. Крышка теперь мясо- и прочим торговцам. Вот тебе такса и свыше за товар брать не моги, а то быть бычку на веревочке. Часа два посидел да и подивился. Собрание можно сказать на манер парламента, а до драки дело не дошло и сорок вопросов за милую душу со своей совести люди сняли.

 

***

 

Перед масленицей посадил себя на диету; хочу серьезно к блинам потренироваться, потому состязание предстоит немалое. Мимоходом на Рижский вокзал забежал. Хозяин буфета уже загодя руки потирает, большие дела предвидятся. Жаль, говорит только, ужасно пассажиры порядочным людям из именитых гостей моих мешают, т.е. во как отблагодарил бы ежели-бы кто поддержал меня, чтобы посторонних, то бишь пассажиров совсем в буфет I класса не пускали. А то не успеет публика разгуляться толком, как сейчас и претензия; то есть удивительно неприятный народ эти пассажиры: чуть что, сейчас давай ему жандарма и жалобную книгу.

 

По секрету признался, что для жалобной книги повар у него особые химические чернила придумал: напишет буйный пассажир жалобу черно на черно, а к утру уже на странице ничего и не видно. Ну, а вот уж с жандармами туго. Посоветовался со мной, не завести ли ему на манер городского театра на масляное время чеки. Дело, говорю, не вредное, но только вы уж скидку делайте полностью и на каждый блин благотворительного сбора не присчитывайте, а то публика будет обижаться.

 

Не больше часу в буфете за разговорами просидел, а глаза на два дня испортил; т.е. так и рябит. Удивительно кокетливо вокзальное электричество устроено. Сразу тебе 60 ламп подмигивают, и все в одно время; не знаешь, на которую и смотреть. Какая-нибудь тут фальшь есть.

 

Праздношатай.

Городские заметки.

 

Мне передавали «из достоверных источников», что двинские ломовые лошади с приложением копыт подали коллективную жалобу на возчиков, городовых, содержателей извоза. Вы скажете, что вам надоели речи о лошадях! Очень может быть, скажу я, но это самая серьезная злоба дня.

 

Когда лошади в конец измучены плохим и дорогим кормом, отсутствием пути и общественным к ним равнодушием, кому-нибудь надо было бы уважить лошадиную жалобу, утереть, так сказать, лошадиную слезу. Неужели так трудно издать хоть временное обязательное постановление о том, сколько можно наваливать на воз кусков льда, кулей муки, сажен дров и дюжих ломовых извозчиков, да кстати вывесить это на наиболее проезжих улицах. Найдутся тогда и прохожие, которые во имя сострадания возьмутся за помощь лошадям.

 

По Мясницкой вплоть до Рижской по четвергам и пятницам тянутся воза с мукой и на вершине своего величия восседают извозчики. Одна моя знакомая дама обратилась к городовому на углу Офицерской и Мясницкой с просьбой приказать возчикам слезть с возов. Он ответил ей вяло и равнодушно – я говорил, да разве всем скажешь!.. Конечно, друг городовой, никто не может объять необъятного – это сказал еще незабвенный Козьма Прутков, но предъявлять законные требования к людям, своих обязанностей не понимающих, - это твой долг.

 

А. Коссович.

Двинский Листок, 12 февраля 1903 года, № 292

Из писем в редакцию

 

Многоуважаемый господин редактор!

 

Полагаю полезным обратить внимание публики при помощи вашей газеты на следующее: 28-го сего января я с двумя товарищами отправились через мост в Калкуны. Около малого моста (конец Гривы) нас встретили 8 человек, которые стали требовать у нас денег. На наш ответ, что мы бедные мастеровые и что поэтому путешествуем пешечком, последовала угроза всех нас перерезать, причем один из них выхватил нож...

 

Пришлось обшарить наши карманы и отдать денежки, всего 1 р. 7 коп. Отпустив нас, разбойники пустили камнями в бедного еврея, везшего саночки. Мы убежали и не знаем, что стало с этим евреем. Слышались лишь его крики.

 

С совершенным почтением Друйский землевладелец Слободской волости Ю. Г. Торноголь.

Двинский Листок, 1 февраля 1903 года, № 289