Поэта и критика Пьера Жюля Теофиля Готье обычно вспоминают, говоря о течении во французской литературе середины XIX века, известном под названием «искусство для искусства». Готье, получивший блестящее гуманитарное образование, пришел к нему раньше всех, опередив других сторонников – Гюстава Флобера, Шарля Бодлера и пр. «Искусство для искусства» было для Теофиля не модой, не преходящим увлечением, но одним из основных начал его щедрого на творчество таланта.
Идолом романтизма на тот текущий момент являлся Виктор Гюго, Готье быстро сделался ревностным сторонником этого течения. В историю вошел красный жилет Готье и его длинные волосы. Даже после того, как поэт прекратил выражать свое литературное мировоззрение внешними признаками, воспоминания о них еще долго преследовали его.
Перечень в два тома!
В романтический кружок энтузиастов нового направления Теофиль Готье вступил своим первым томиком стихов (1830). Кружковцы жили и питались поэзией. «Мы верили тогда, мы любили, мы восторгались, мы были опьянены прекрасным, у нас была божественная мания искусства», – напишет поэт, вспоминая о прошлом. Многие из самых известных произведений Т. Готье относятся к 1830–1836 гг. – поэма «Альбертус», романы «Молодая Франция», «Мадемуазель Молен», первая часть книги о забытых поэтах XV– XVII вв. «Гротески» и др. Художественно прекрасны новеллы Готье, к примеру «Гнездо соловья». Грациозны и поэтичны его пьесы Coquetterie posthume, La Caravane и др. Последние 20 лет своей жизни Готье работал над сборником «Эмали и камеи», возведенным на пьедестал французской поэзии. Каждое из вошедших в него стихотворений связано с каким-то личным переживанием поэта. Еще при жизни Готье «Эмали и камеи» выходили в шести изданиях, пополняясь все новыми лирическими миниатюрами. В окончательное издание (1872), вышедшее незадолго до смерти автора, вошло 47 стихотворений.
На русский язык стихи Готье переводили В. Бенедиктов, В. Брюсов, Н. Гумилев...
Первый полный русский перевод всего сборника «Эмали и камеи» осуществил Николай Гумилев (1914). Вот строки одного из вошедших в него стихотворений:
Как свет жесток, моя малютка:
Как утверждать всегда он рад –
В твоей груди – о, злая шутка! –
Не сердце, а часы стучат.
В груди самого Теофиля Готье до последних дней жизни стучало пылкое сердце, живо отзывавшееся на все, что вокруг.
Забота о средствах к существованию сделала поэта журналистом. С 1836 года он вел еженедельный драматический фельетон, сначала в Presse, позднее в Journal Officiel. К неудовольствию Готье, журналистика отрывала от возможности исполнить теснившиеся поэтические замыслы. Теофилю Готье принадлежит также авторство нескольких книг критического и историко-литературного содержания.
Помимо поэта, критика и романиста, в Готье жил еще и страстный любитель путешествий, он исколесил всю Европу, в том числе Россию, которой посвящены знаменитые Voyage en Russie («Путешествие в Россию», 1866), и Tresors d’art de la Russie. Его считают полиграфом, создавшим за 40 лет писательской деятельности массу сочинений на самые разные темы. Только библиографический перечень написанного Готье занимает два тома! Вот некоторые из оригинальных высказываний знаменитого француза:
«Идеал терзает даже самые грубые натуры. Дикарь, который татуируется, мажет себя красным и голубым, вдевает себе в ноздрю рыбью кость... ищет что-то выше лежащее над тем, что существует». Или: «Человеку свойственно злоупотреблять всем на свете, в том числе и своими достоинствами»; «Из всех руин тяжелее всего созерцать человеческую руину».
Библейский цветок
В России Готье провел в общей сложности более полугода (1858–1859 и в 1861 г.), что по времени совпало с периодом расцвета рассуждений на расовые темы во французской культуре. Соотношение русского расового типа с другими расами, населявшими многонациональную Россию, Готье осмысливал не столько через призму «дикость–цивилизация», сколько сравнивая «романтическое–классическое». С его точки зрения, Россия представала не только страной подражательно-классической архитектуры и живописи, о чем романтик Готье отзывался уважительно, хотя и не без иронии, – но еще и страной «мягких» лиц, пишет литературовед и переводчик с французского Сергей Зенкин (журнал НЛО, 2008, №93).
Как известно, с 1802 года Динабург являлся уездным городом Витебской губернии в составе Российской империи. В памяти Готье, проезжавшего через Динабург, он остался городом, «населенным по большей части польскими евреями». Обрисовав его общий вид – тусклый вечерний свет, топкие, грязные улицы (дело происходило в мартовскую распутицу), темные неприветливые дома, – Готье переходит к описанию харчевни, в которую зашел со своим спутником с целью поужинать.
«Мы вошли, несмотря на отталкивающий тошнотворный запах этого заведения, где в спертом воздухе еле горела, потрескивая, закопченная лампа. Зал был полон евреев странного вида – в длинных, как сутаны, лапсердаках, узких в груди и засаленных до блеска; их цвет когда-то мог быть хоть черным, хоть фиолетовым, хоть каштановым, хоть оливковым, но ныне они являли собой оттенок, который мы бы назвали "ярко-грязным". У некоторых из этих евреев, особенно молодых, волосы были расчесаны спереди на пробор, а за ушами свисали длинные пряди, завитые колечком, – кокетство, контрастировавшее с отталкивающей неопрятностью. Это был уже не красавец-еврей Востока, наследник патриархов, сохраняющий свое библейское благородство, но отвратительный польский еврей, живущий в грязи, занимаясь всякой сомнительной торговлей или низменными промыслами. Однако же при таком освещении их худые лица, хитро бегающие глаза, раздвоенные рыбьим хвостом бороды, желтоватый цвет кожи с оттенком копченой селедки напоминали картины и офорты Рембрандта».
Далее выясняется, что в харчевне практически нечего поесть – евреи блюдут субботу и ничего не готовят; впрочем, буквально на предыдущей странице автор упоминал, что дело происходило «в воскресенье вечером». Сбивчивость по поводу субботы указывает, что евреи интересовали Готье не как религиозная или культурная общность, а исключительно как раса – комбинация физического типа и предполагаемого темперамента и морального склада. Готье описывает евреев двояко – как евреев-мучеников, облагороженных искусством, и как низкую реальность. «Польские евреи» изображаются вырождающейся расой, в чем проявлялся один из типичных мотивов расовой теории того времени.
При этом, как пишет тот же С. Зенкин, полезно будет иметь в виду и биографическую причину: эпизод в Динабурге описан в 1866 году, то есть спустя семь лет после поездки из Петербурга в Кенигсберг. Именно в этом году Готье рассорился с женихом своей дочери Жюдит, поэтом Катюлем Мендесом – евреем по отцу. Жюдит настояла на своем и вышла замуж за Мендеса, чем вызвала гнев отца, в котором эта семейная история могла обострить антисемитские предубеждения, проявлявшиеся и раньше. Предшествующая семейная распря помогает объяснить и продолжение динабургского эпизода, в котором тон описания харчевни резко меняется. Причина? – Путешественники в конце концов все же получают какую-то лепешку – и приносит ее юная красавица. «Еврейская девушка изумительной красоты, словно Ревекка из "Айвенго" или Рашель из "Еврейки", настоящее солнце, засиявшее в сумраке этой темной комнаты, словно макрокосм алхимика (…). То был чистейший тип расы, какой только можно было себе представить, – настоящий библейский цветок», – живописал Готье.
Интересно, что эта безымянная для нас девушка стала той, на которой автор «Путешествия…» чуть было не женился. При этом в его богатом воображении она могла отождествляться с любимой дочерью, «похищенной евреем», которую он, как отец, мечтает обрести вновь.
Образ еврейской девушки идеализируется влюбленным Готье, но изображается она по схеме «правило–исключение», когда красота и приветливость противопоставляются полученным прежде негативным впечатлениям и эмоциям. Нам же, вероятно, в большей степени интересно то, что в Динабурге некогда проживала юная особа, способная произвести неизгладимое впечатление даже на столь искушенного в женской красоте француза, коим являлся Теофиль Готье.