«Все утрясется, все пройдет…», или Пушкин на карантине7

Как бы то ни было, нас поэтически призывают не впадать в панику:

Позвольте, жители страны,

В часы душевного мученья

Поздравить вас из заточенья

С великим праздником весны!

Всё утрясётся, всё пройдёт,

Уйдут печали и тревоги,

Вновь станут гладкими дороги

И сад, как прежде, зацветёт.

На помощь разум призовём,

Сметём болезнь силой знаний

И дни тяжёлых испытаний

Одной семьёй переживём.

Мы станем чище и мудрей,

Не сдавшись мраку и испугу,

Воспрянем духом и друг другу

Мы станем ближе и добрей.

И пусть за праздничным столом

Мы вновь порадуемся жизни,

Пусть в этот день пошлёт Всевышний

Кусочек счастья в каждый дом!

А.С. Пушкин 1827 г.

Эпидемия холеры, действительно, была, но только в 1830 году. Из-под пера Пушкина, находившегося в имении Большое Болдино, в ту пору летели строки «Евгения Онегина», «Повестей Белкина», «Маленьких трагедий» и прочих, ставшими знаменитыми произведений. Болдинскую осень литературоведы признают самым продуктивным периодом в жизни знаменитого поэта. Вот так – кому эпидемия, а кому вошедшая в историю литературы Великая осень…

Все от человека зависит, от его направленности мыслей в сложный час испытаний и тревог. Главное – не падать духом, не поддаваться панике и не совершать опрометчивых поступков.

«Пир во время чумы»

Ольга Устинова, старший научный сотрудник Государственного музея А.С. Пушкина, отмечает, что одна из «Маленьких трагедий» – «Пир во время чумы» отражает размышления поэта, который на три месяца оказался запертым в деревне из-за карантина. «В советском литературоведении о холерном карантине, который заставил Пушкина сидеть в нижегородской деревне три месяца подряд, упоминалось вскользь, но подробно описывали личные причины, из-за которых он отправился в Болдино».

Личное, конечно, тоже нельзя сбрасывать со счета, ведь Пушкин поехал в Болдино, когда холеры еще и в помине не было. Причина поездки связывалась с предстоящей свадьбой.

История сватовства к Наталье Гончаровой затягивалась по разным на то причинам, согласие будущей тещи было получено лишь весной 1830 года. А летом, в августе, скончался дядя Александра Сергеевича Василий Львович Пушкин, и свадьбу снова пришлось отложить. В Болдино Пушкин поехал, чтобы уладить некоторые дела. «Отец выделил ему небольшую деревеньку Кистенево с двумястами душами крестьян, и Пушкин собирался сначала вступить во владение, потом заложить ее в Опекунском совете – выручить денег, чтобы хватило на приданое невесте и «на обзаведение и житие годичное» («Культуромания»). <...> 

Но когда он туда уехал, в России началась эпидемия холеры. У Пушкина есть заметка на эту тему, предположительно датируемая 1831 годом. «То есть через год после всех этих событий он вспоминает, как выехал из Москвы, а навстречу ему бежала Макарьевская ярмарка, теряя свои товары, потому что с Волги пришла холера. Пушкин философски отнесся к этому событию и продолжал свой путь в Болдино, надеясь уладить все дела за три недели. Но выбраться из Болдино в Москву ему не удается. Таким образом, и возникло то, что мы сегодня называем Болдинской осенью. Если бы не карантин, Пушкин разобрался бы с деньгами и с крестьянами и вернулся в Москву, но он был вынужден задержаться. А так как он совершенно на это не рассчитывал, то остался в деревне без книг, без собеседников. Тогда ведь не было таких средств связи, как у нас сейчас».

Пушкина, желавшего быть в курсе всех событий, очень интересовало, что происходит в Европе, он сожалел, что «не затеял длинную и подробную переписку с Елизаветой Михайловной Хитрово, дочерью Кутузова», которая будучи осведомленной о многих европейских делах, относилась к поэту с большой нежностью.

«Пир во время чумы» в первую очередь ассоциируется с карантинной атмосферой, делает акцент Устинова. Там есть и отношение Пушкина к обстоятельствам, в которые он попал. Хоть он и не пирует с друзьями, а, напротив, один находится в Болдино, практически без связи, но вот это ощущение близости опасности, которое ему всегда было важно, его будоражит. Как ни странно, но вынужденная изоляция принесла ему ощущение абсолютной свободы. С одной стороны, карантины, а с другой – он здесь вне жениховства со всеми светскими обязанностями, разговорами с тещей, пересчета денег, забот о приданом, вдалеке от выговоров Бенкендорфа, потому что из-за карантина до него не дотянуться. И, наверное, это тоже дает ему повод писать в таком невероятном количестве, и по-особенному себя чувствовать. <...>

Он становится все более весел в своих письмах. Плетневу пишет: «Ты не можешь вообразить, как весело удрать от невесты, да и засесть стихи писать. Жена не то, что невеста. Куда! Жена свой брат. При ней пиши сколько хошь. А невеста пуще цензора Щеглова, язык и руки связывает...». Однако душевному спокойствию и безмятежности со временем стали мешать тревожные известия из охваченной холерой Москвы. Несколько раз он порывался вернуться в Москву. Из воспоминаний Пушкина следует, что он дал мужикам, «стоящим в карантине», серебряный рубль, чтобы те его пропустили, но дальше он проехать не смог.

«Так все соединилось – и повод, который дал ему тему «Пира во время чумы», и возможность писать, и личные события, меняющие его жизнь. <...> Поэтому размышления о жизни, смерти, любви и грозных вопросах морали обострены сразу всем, и личной судьбой, и обстоятельствами».

Пушкин соглашался с тем, что уныние – грех, поэтому гнал его нещадно прочь. Летом 1831 года Александр Сергеевич жил с молодой женой в Царском Селе, окруженный холерными карантинами. В письме к своему доброму приятелю Плетневу он пишет: «…Опять хандришь. Эй, смотри: хандра хуже холеры, одна убивает только тело, другая убивает душу. <...> … жизнь все еще богата; мы встретим еще новых знакомцев, новые созреют нам друзья, дочь у тебя будет расти, вырастет невестой, мы будем старые хрычи, жены наши — старые хрычовки, а детки будут славные, молодые, веселые ребята; а мальчики станут повесничать, а девчонки сентиментальничать; а нам то и любо. Вздор, душа моя; не хандри — холера на днях пройдет, были бы мы живы, будем когда-нибудь и веселы…»

Эти пушкинские строки вполне подходят в качестве оптимистического аккорда на фоне сегодняшней карантинной реальности. И возможно именно они поспособствовали рождению произведения безымянного пока автора, который, думается, желал одного – подкрепить нас всех духовно.