Предложения Александра послужили поводом для публикации «Американский Достоевский» (2014) – о писателе, лауреате Нобелевской премии (1976) Соле Беллоу, чей отец оказался уроженцем Двинска, и статьи «Мать великого режиссера родом из Двинска» (2015) – о матери Сергея Герасимова Ю. Эстерович.
Недавно от А. Жука поступило очередное предложение, от которого нельзя отказаться. Но сначала выдержка из письма: «После Вашей публикации о Соле Беллоу я уже и не думал, что мне когда-нибудь придется Вам писать еще об одном Нобелевском лауреате в области литературы, чья жизнь, хоть и не напрямую, но все же связана с Даугавпилсом. Видно, было (или до сих пор есть!) что-то в этой земле, способное породить такие всходы! Так, в 1905 году в Двинске, в семье прибалтийского агента американской фирмы швейных машин Singer, родилась Мария Моисеевна Вольперт, которая спустя 35 лет стала матерью поэта Иосифа Бродского, а ее младшая сестра Дора – актрисой Ленинградского БДТ. Хотелось бы, чтобы и этот интересный факт не остался без внимания…» – выражает просьбу Александр Жук. Откликаемся!
Непролетарские корни
Мать поэта И. Бродского, которого признают гениальным, действительно родилась в Двинске, откуда ее семья бежала с раскатами Первой мировой (1914). Осели через время в Петербурге, где Мария Вольперт по прошествии времени выйдет замуж за сына владельца типографии Александра Ивановича Бродского. Что касается мест проживания создавшейся ячейки общества, то сначала Бродские поселились в районе Обводного канала, потом переехали в некий «дом за Спасо-Преображенским собором», где Иосиф рос до 15 лет. Однако прославленным оказался лишь третий адрес, где у семьи было «полторы комнаты» – неполноценную, со входом «через шкаф» квартиру отец поэта капитан 3-го ранга ВМФ и фотокорреспондент А.И. Бродский использовал для лаборатории.
«Они почти не рассказывали мне о детстве, о своих семьях, о родителях или дедах. Знаю только, что один из моих дедов (по материнской линии) был торговым агентом компании Singer в прибалтийских провинциях империи – Латвии, Литве, Польше», – напишет в своем эссе «Полторы комнаты» Иосиф Бродский. Автобиография М. М. Вольперт хранится в Санкт-Петербурге, в музее Анны Ахматовой. У матери Иосифа Бродского было три сестры: Роза, Раиса, Дора и брат Борис. Родителями детей являлись Моисей и Фанни Вольперт. Существует уникальный семейный фотопортрет этой семьи, сделанный в Двинске в 1911 году. Слева направо: Мария (мать И. Бродского), ее сестра Раиса, их мать Фанни, далее – брат Борис, сестра Роза, отец Моисей Вольперт, сестра Дора. Фотография, переданная родной тетей Бродского, стала широко доступна благодаря публикации в журнале «Открытый город». Особую роль в сохранении архивов, переписки И. Бродского и его родителей, а также обстановки ленинградской «полуторки» сыграла Лиля Руткис (Циля Руткис), жена двоюродного брата И. Бродского Михаила, которая передала все материалы и вещи в Фонтанный дом (музей А. Ахматовой). От нее стало также известно, что в Двинске проживали семьи сестры и брата Моисея Борисовича Вольперт, также бежавшие от войны в Санкт-Петербург. Многим из них будет суждено погибнуть во время блокады. Та же участь могла ожидать и Иосифа Бродского, если бы в декабре 1941-го ребенка вместе с мамой не эвакуировали в Череповец.
«Я родилась в 1905 году 17/7 н. ст. в семье мещанина Вольперт Моисея Борисовича в г. Двинске. Семья наша состояла из семи человек – отец, мать и 5 детей. Детство мое ничем не отличалось от детства миллионов других детей. Отец работал, мать растила ребятишек. Во время Первой империалистической войны семья наша вынуждена была бежать из Двинска от наступавших тогда немцев, и в качестве беженцев, проскитавшихся на Украине около года, мы переехали в Ленинград», – излагала Мария Моисеевна факты собственной биографии. Понятно, что писалось это в непростое время, отсюда такая немногословность, сдержанность, боязнь проронить на бумагу лишнее слово.
Во внешности своей матери И. Бродский выделял ее «привлекательный североевропейский, прибалтийский облик». Впоследствии родителям поэта приходилось скрывать свое происхождение, которое вкупе с пятой графой могло запросто навредить. Мария Моисеевна свободно общалась на русском, немецком, идише. Иосиф Александрович вспоминал, как его мать в желто-розовом крепдешиновом платье, на высоких каблуках всплескивала руками и восклицала по-немецки: «Ach! Oh wunderbar!» Но сына Бродские вполне сознательно языкам не учили – в этом тоже проглядывало желание спрятать свои непролетарские корни. Чрезвычайная осторожность в высказываниях уберегла от репрессий в 1930-е годы.
«Вспомнить, как ты хотела…»
«Полторы комнаты» – полотно многоплановое, в его центре – память поэта о родителях. Из сорока квадратных метров (Литейный проспект, дом № 24, кв. 28) Бродский создает целый мир без пространственных и временных пределов. Здесь просто бездна воспоминаний и подтекстов, скрывающаяся в мелочах – квинтэссенция целой эпохи.
Бродский пишет, что его родители воспринимали все как данность: систему, собственное бессилие, нищету, своего непутевого сына. «Просто пытались во всем добиваться лучшего: чтоб всегда на столе была еда – и чем бы еда эта ни оказывалась, поделить ее на ломтики; свести концы с концами и, невзирая на то что мы вечно перебивались от получки до получки, отложить рубль-другой на детское кино, походы в музей, книги, лакомства, – писал И. Бродский, родившийся в предвоенном, 1940 году. – Те посуда, утварь, одежда, белье, что мы имели, всегда блестели чистотой, были отутюжены, заплатаны, накрахмалены. Скатерть – всегда безупречна и хрустела, на абажуре над ней – ни пылинки…» Родители Бродского, по его воспоминаниям, никогда не скучали, им всегда было чем заняться. «Чаще всего я помню мать на стуле, склонившуюся над зингеровской швейной машинкой с комбинированным ножным приводом, штопающую наши тряпки, изнанкой пришивающую обтрепанные воротнички на рубашках, производящую починку или перелицовку старых пальто. Отец же сидел, только когда читал газету или за письменным столом. Иногда по вечерам они смотрели фильм или концерт по нашему телевизору образца 1952 года». Однажды сосед обнаружит Александра Бродского сидящим на стуле и мертвым. Александр Иванович пережил жену всего на 13 месяцев. Из 78 лет жизни матери и 80 отца сын провел с ними 32 года. Бродский сожалел, что ему почти ничего не известно, как они встретились, что предшествовало свадьбе родителей, как отец и мать жили без него свои последние годы. В то же время сын предполагал, «что они, возможно, даже остались в выигрыше в смысле денег и свободы от страха, что его опять арестуют». «Сынок, – повторяла его мать по телефону, – единственное, чего я хочу от жизни, – снова увидеть тебя».
Зато, будучи ребенком, Иосиф проводил с мамой много времени: отчасти из-за войны, отчасти из-за кочевой жизни, которую приходилось вести отцу. «Четырехлетнего она научила меня читать; подавляющая часть моих жестов, интонаций и ужимок, полагаю, от нее. А также некоторые из привычек, в том числе курение. По русским меркам она не казалась маленькой – рост метр шестьдесят; белолица, полновата. У нее были светлые волосы цвета речной воды, которые всю жизнь она коротко стригла, и серые глаза. Ей особенно нравилось, что я унаследовал ее прямой, почти римский нос, а не загнутый величественный отцовский клюв, который она находила совершенно обворожительным. "Ах, этот клюв! – начинала она, тщательно разделяя речь паузами. – Такие клювы, – пауза, – продаются на небесах, – пауза, – шесть рублей за штуку"».
Ввиду того что Мария Вольперт (девичья фамилия сохранилась в браке), как уже упоминалось, имела прибалтийскую внешность, 5-й пункт играл в ее случае меньшую роль. Иосиф Бродский считал внешность своей матери милостью судьбы: не возникало проблем с устройством на работу. Чувство самосохранения, желание замаскировать мелкобуржуазное происхождение заставило Марию Вольперт отказаться от высшего образования – всю жизнь она прослужила бухгалтером или секретарем в разных конторах. Перемены на некоторое время связывались с войной, когда она, возведенная в звание младшего лейтенанта в войсках МВД, работала переводчиком в лагере для немецких военнопленных. После капитуляции Германии Марии предложили повышение, могла состояться карьера в системе министерства. Но мать Бродского, следуя житейской мудрости, отказалась вступить в партию и вернулась к сухим цифрам. К сожалению, спокойную жизнь оказалось невозможно высчитать на счетах. После эмиграции сына (1972) его родителям довелось испытать отношение власти к себе как к чуждым элементам. Двое стариков, скитавшихся «по многочисленным государственным канцеляриям и министерствам в надежде добиться разрешения выбраться за границу, чтобы перед смертью повидать единственного сына, неизменно слышали в ответ двенадцать лет кряду, что государство считает такую поездку "нецелесообразной"». В 1983 году Мария Моисеевна умерла, через год скончался ее муж, отец поэта. Но Бродскому не разрешили приехать на похороны. Свое эссе, посвященное родителям, он напишет в отместку на английском. В 1985-м Бродский посвятил матери такие строки:
«То-то же снег, этот мрамор для бедных, за неименьем тела
Тает, ссылаясь на неспособность клеток –
То есть извилин! – вспомнить, как ты хотела,
Пудря щеку, выглядеть напоследок…»
P. S.
28 января 2016 года со дня смерти И.А. Бродского (похороненного в Венеции) исполнится 20 лет. Поэта стали «возвращать из эмиграции» в начале горбачевской перестройки. Массовый читатель узнавал о нем из публикаций в «Огоньке», где впервые были напечатаны отрывки из «стенограммы» суда над опальным стихотворцем. Интересно, что в эмиграции Бродский вел себя как патриот России, к примеру дал отпор писателю-русофобу, написавшему, что это чуть ли не Достоевский виновен в том, что советские танки вошли в Прагу (1968). Бродский указывал, что не кто иной, как Достоевский, в своих «Бесах» первый в мировой литературе дал бой революционерам, а Маркс родился в Европе, а не на Волге! Известны также его стихи «Не независимость Украины», взорвавшее представление о Бродском как о поэте, навсегда порвавшем с родиной.